Паруса «Надежды». Морской дневник сухопутного человека

— Дед, не надо нас жалеть. Это нормальный процесс: отживающее поколение всегда критично; вам кажется, что приходящие на смену не хотят съесть пережеванную для них кашу, а пытаются сами всё прожевать. Это же нормально.

— Нет, это не нормально. Ты нигде не работаешь, нигде не учишься, клянчишь у матери деньги.

— Как нигде не работаю? Я журналист. Меня печатают в «Вечерке». Вчера вышла статья…

— Журналист! Что это за профессия? Для девочек! И еще, шляешься по ночам, приходишь выпивши… — Старик побагровел. — Что мне сделать, чтобы ты понял, что так жить нельзя?!

— Ну, это издержки нашей профессии, понимаешь…

— Хватит! — Дед стукнул кулаком по столешнице. — Фигляр!

Илья сник. Еще случится удар… Он приобнял деда:

— Знаешь, мне всё это и самому осточертело. Пока не влипнешь конкретно, наверное, не поймешь… Вот я смотрю на вас с бабушкой и понимаю, что вы святые. В кого я такой юродивый? Помнишь, как ты упрашивал не бросать скрипку, а я бросил?

Глаза у старика налились слезами:

— О, Господи! Ладно, не всем быть музыкантами.

— Да — да! Не всем. Теперь вот заказные статейки и пиар. Скажу тебе честно, я там тоже белая ворона, дед! Хотелось бы писать не про депутата — ворюгу, а про светлую чистую любовь. Вот как у вас с бабушкой… А сейчас, наверное, и нет такой любви. Всё продается! Только бабло… это сейчас так деньги называют, дед. Лучше бы ты ничего не знал…

Илья открыл окно настежь и посмотрел в звездное небо.

— У тебя есть твоя музыка: Чайковский, Григ, Стравинский…

— Ладно, Илья, никогда не поздно начать всё сначала, никогда! Не помню, кто это сказал, что «жизнь задыхается без цели»…

— Думаешь?

— Уверен. Ладно, иди спать. Утро вечера мудренее. — Старик прикрыл за собой дверь в столовую.

Илья постоял у закрытой двери, потом просунул голову в проем:

— Дед, слышишь меня? Это Достоевский.

— Что Достоевский?

— «Жизнь задыхается без цели» — сказал Достоевский.

— Тоже пакостник был еще тот!

— И я о том же…

Сплошные треволнения

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день.

Народная пословица

За завтраком Полина Евгеньевна с тревогой посматривала на сына. Тот рассеянно ковырялся ложкой в тарелочке с мюсли, залитыми теплым молоком. Что-то было не так. Во — первых, обычно он спал до обеда, а тут вскочил ни свет ни заря. Во — вторых, поцеловал в щечку: «Мамочка, привет! С добрым утром!» Нет, тут определенно что-то не так! Или нужны деньги, или что-то опять случилось, решила она.

Но Илья ничего не просил и ничего не говорил. Создавая острова из мюсли в тарелке с молоком, он уронил голову на подставленную ладонь; следил, как молочные волны в тарелке поглощают непрочные берега из изюма, сушеных бананов и овсяных хлопьев.

— У тебя всё нормально? — наконец не выдержала она.

— О чем вы говорили с отцом?

— О да! Твой папаша там, во Владивостоке, пытается воздействовать на тебя через меня. Только он попутал: мы не его матросы, боцманы или еще кем он там командует на своем крейсере.

— Мама, какие крейсера… — и тут же осекся под ее взглядом. Он прекрасно знал, что мать вообще не любила говорить об отце и тем более обсуждать его карьерный рост. И была осведомлена, что тот уже более пяти лет, как возглавлял подразделение в силовых структурах ВМФ.

— Не перебивай мать! — не унималась она. — Давать советы ему оттуда, за десять тысяч километров, легко… Не скрою, мы все: бабушка, дедушка, вот и твой отец — обеспокоены твоим туманным будущим. Ну да, я еще терпела, когда ты якобы учился, но ты теперь, как бы это сказать, сов сем съехал с колеи… Я уважаемый в городе человек, депутат, главврач. Мне главный редактор позвонила: «Дорогая Полина Евгеньевна, пусть он хотя бы придет на планерку, хотя бы придет…»

— Мама, не начинай… Я работаю, я пишу.

— Прошел февраль, март, уже половина апреля позади… А ты, по-моему, все еще празднуешь Новый год! Тебя выпрут из газеты!

— За неделю я решу свои проблемы и обещаю, начну жизнь с чистого листа.

— Учти, я прекращаю финансировать все твои пижонские выходки. Все. Я посмотрела твои счета: обе карточки пусты. Ты вчера снял около восьмидесяти тысяч… Спрашивается, зачем?

Илья нахмурился:

— Мама! Мне отчитываться перед тобой, куда я деваю деньги?

— Сынок, не хмурься; меня очень раздражает, что ты такой… нехороший… Мы же договорились, что ты не будешь тратить больше пятнадцати тысяч в неделю.

— Что?

— Твой папаша вообще просил заблокировать твои счета. Чтобы ты полностью зарабатывал деньги сам.

— Успокойся! Я тоже зарабатываю! Мне не надо больше от тебя ни копейки.

Илья швырнул тарелку; та шайбой крутанулась по полированному столу и, немного подумав на крае столешницы, рухнула вниз на пол, разбившись вдребезги о дорогую испанскую плитку.

* * *

У Пистолета, который жил по соседству, дома никого не было. Телефоны, ни домашний, ни сотовый, не отзывались. Агроном сразу взял трубку.

— Заезжай, — сонно зевнул он.

Сели в гостиной. Агроном был в халате, весь помятый, с красными глазами.