Пасадена

Его спутница, рыжие волосы которой были туго закручены наподобие колбас, хлопнула его по руке и сказала:

— Хью, это уже перебор.

Вскоре за столик вернулись и другие, с каким-то маслянистым блеском в глазах. Заговорили медленнее, как будто языки прилипали к гортани.

— Что ж, — произнес Уиллис, — пойдемте на воздух.

С этими словами он провел Линду на террасу. Бассейн подсвечивал бело-лунный свет от подводной лампы, а на воде, как звезды, плавали сотни цветов магнолии. На лестнице стояла женщина, держа в руках золотистые сандалии; подол ее шубы из нутрии основательно промок, она тянулась к воде, муж стоял рядом и умолял:

— Милли, дорогая, сними же ее!

Милли повторяла:

— Джимми, да перестань ты! Эта самая нутрия в воде и живет!

Толстый молодой человек, сняв пиджак, старался удержаться на доске для прыжков в воду, в здании Линда видела членов клуба — по крайней мере, весь вечер она слышала, что эти люди называли себя именно так, — они курили, танцевали, лакомились устрицами, посасывали стебли сельдерея, окуная их сначала в запрещенный джин. Человек двадцать молодых членов клуба толпились в домике у бассейна, быстро передавали друг другу фляжки, опрокидывали их содержимое в стаканы с апельсиновым и томатным соком, а то и прямо в кофе; некоторые молодые люди пили из фляжек, пачкая слюной рукава меховых шуб, а их подруги, жены или сестры заботливо махали на них веерами, а потом и сами отхлебывали из тех же фляжек.

— Выпьем чего-нибудь? — предложил Уиллис.

Линда согласно кивнула, и кто-то подал ей чашку с апельсиновым бурбоном, который разводили в двух китайских вазах где-то в глубине особняка; пойло отдавало бензином, и проглотила она его быстро; на вкус оно оказалось еще противнее.

— Как вы? — раздался сзади женский голос, но Линда не узнала его.

Она обернулась и увидела Конни Маффит в короткой леопардовой шубе и шали цвета анаконды; золотистые волосы были прямо приклеены к голове, и это делало ее похожей на блестящий елочный шар. Она приветливо махала рукой и шла навстречу Линде, когда мужчина в цилиндре, обтянутом слоновьей кожей, вдруг перехватил ее и увлек в вихре танца.

От медвежьей шубы и тесноты у бассейна Линде стало жарко, хотелось присесть и выпить воды; она чувствовала, как капельки пота усеяли ее лицо, как взмокло ее платье, покрывшись мокрыми пятнами. Линда огляделась, ища Уиллиса, но перед ней мелькали только лоснившиеся лица и мех. Он бросил ее; выпитое ударило в голову, так что перед глазами все закружилось, она чувствовала себя теплой, противно-липкой, и тут ее схватил за руку незнакомец со словами:

— О, какое платье!

Кто-то подхватил:

— А какая шубка!

Еще один голос произнес:

— Я только что слышал вас, до чего у вас интересная жизнь!

Линда уже успела захмелеть и думала, до чего вокруг милые люди: она чувствовала себя совершенно свободно и даже забыла, что она здесь впервые: на какой-то миг все это показалось ей таким же знакомым, как ее собственная жизнь.

Она вернулась к бассейну: толстый молодой человек все стоял на доске для прыжков в воду, с брюк у него свисали подтяжки; группа пожилых женщин с белыми от пудры лицами взволнованно переговаривалась, что это уже чересчур. Члены руководства клуба пробовали отговорить молодого человека от его затеи, но он никого не слушал, наклонился вперед и тяжело, с оглушительным всплеском рухнул в бассейн. Линде вдруг стало противно и тут же захотелось уйти, но она нигде не могла разыскать Уиллиса, а что-то ей подсказывало, что лучше не возвращаться в бальный зал одной, а спокойно посидеть на холодной скамейке, считая звезды на ночном небе. Она ушла в павильон, выходивший на теннисный корт. Здесь было тише, музыка не так докучала, ветер шумел в листьях пальм, сухо шуршал плющ. Линда наклонилась над перилами, а оркестр в отдалении играл мотив, подхваченный нестройным хором: «Да-да-да, мой повелитель! Я к услугам вам, мадам!»

На ее руку опустилась рука, и у Линды перехватило дыхание.

— Мы не всегда так себя ведем, — сказал Уиллис.

Она убрала свою руку.

— Люди веселятся, встречают Новый год. Выпускают пар, так сказать… Линда…

Она обернулась. Вдруг захотелось выкупаться, сесть в горячую ванну, оказаться в облаках пара. В голове пронеслось — надо обязательно это сделать, как только она вернется в Пасадену, и тут Уиллис сказал:

— Я хочу, чтобы вам здесь понравилось. Я надеялся, что вы захотите остаться.

— О чем вы?

— Линда, разве вы не чувствуете то же самое?

«Что — то же самое?» — то ли подумала, то ли выговорила она. Только могла ли она сейчас вообще говорить?

— Вы ведь не хотите возвращаться, правда? На эту маленькую ферму, к своим ловушкам для лобстеров?

Она ответила, что хочет; ей придется вернуться, потому что там живут брат, племянник, старый отец, за которым нужен уход, они ждут ее к весне, и неужели ей так и придется до конца жизни готовить работникам еду? Ей хотелось для себя совсем другого, гораздо большего, и она не сомневалась, что Уиллис это понимает — понимает, наверное, даже больше, чем она сама.

— Я не об этом, — ответил Уиллис. — У меня такое ощущение, что в Пасадене вам нравится.