Пасадена

Она приехала в «Гнездовье кондора», чтобы все исправить, и дольше ждать была не намерена. В ночной рубашке, босиком, она пошла к нему, и ночной ветер раздувал тонкую ткань, точно шар. Луна лила ей на лицо серебристый свет, ее словно бы несло через поле к Эдмунду: молодая женщина всего лишь двадцати двух лет, по имени Линда Стемп, точно ночная бабочка, летела на золотой свет, лившийся из двери сарая. Подходя к нему, она уже знала, что все скажет брату, откроется. Она попросит у Эдмунда совета, она расскажет ему все-все о новогоднем бале, о том, как и почему ее сердце оттолкнуло Брудера, как она хочет, чтобы брат помог ей его вернуть. В ночном воздухе висела водная пыль с океана. В желудке было беспокойно; ее точно окатывало холодной, скользкой от рыбы океанской волной. Эдмунд был занят своим делом и не заметил, как она подошла. В рукава и ворот ночной сорочки у нее была продета розовая лента. Это был подарок от магазина Додсворта; еще она получила ожерелье из крупных, размером с горошину, жемчужин. «Тебе нужно что-нибудь еще, кроме этого осколка коралла», — сказал тогда Уиллис. И вот теперь женщина в белоснежной сорочке подошла к Эдмунду, он выпрямился, взглянул на нее, и спокойствие, которое она видела на его лице, вмиг исчезло — как горлышко вазы, когда на нее обрушивается тяжелый удар киянки.

Она опустилась на колени в проеме двери рядом с ним. Ноги их соприкоснулись, и влажный воздух осел на лице Эдмунда. «Для Паломара», — пояснил он, вворачивая в дерево штыри, с усилием крутя отвертку, точными, звонкими в ночной тишине ударами вгоняя их в доски.

Линда осторожно произнесла:

— Мне нужна твоя помощь.

Он не остановился, все так же с усилием работая руками; в губах был зажат теперь лишь один винт, и его кончик лежал у него на языке. Ощущал ли он этот привкус железа? Слышал ли Эдмунд ее мольбу?

То, что ей нужно было высказать Эдмунду, было, в сущности, совсем просто, но теперь она боялась, что не сумеет подобрать нужные слова. Сможет ли тесная рамка предложения вместить всю полноту правды? Но такова была теперь ее жизнь: один хотел ее, и она не совсем понимала почему; другой не хотел, и этого она тоже не понимала.

— У меня тут… — начала она.

Руки Эдмунда замерли. Он медленно оборачивался к ней, глаза его расширялись, точно от боли, а открытый рот зиял, будто провал.

— Эдмунд, — продолжила она сбивчиво, — у меня будет… Я, я…

Ее затрясло от унижения и неуверенности, и с громким, жутким всхлипом она договорила:

— Я не знаю, как мне теперь быть.

— Что он с тобой сделал?

С этими словами Эдмунд схватил киянку с такой силой, что у него покраснели костяшки на пальцах, как птица, взвился с места и побежал через поле, раскинув руки; головка киянки сияла под лунным светом. Сильные ноги и ветер легко несли его: он без всяких усилий поднимался в гору, точно стервятник, набиравший высоту, и бешено тряс головой.

Ошеломленная Линда стояла и думала только одно: «Эдмунд! Эдмунд!» Она не знала, куда он кинулся, почему побежал от нее. Он уже добрался до утеса и перемахнул через него стремительно, точно ласточка.

Линда помчалась следом, окликая его по имени. Ей показалось, что с берега донесся голос Эдмунда: «Ты ее больше пальцем не тронешь!»

Эдмунд звал Брудера, его голос отдавался от песка, и тут Линда поняла. Эдмунд представил себе, как она лежит в апельсиновой роще, а над ней склоняется Брудер. Похоже ли было то, что привиделось брату, на то, что видела она сама, — поздно ночью? В горячечной полудреме, с простыней, зажатой между ног?

Линда добежала до края утеса и крикнула:

— Эдмунд, стой! Оставь его!

Ведь Линда Стемп (Линди… Линди…) еще не призналась себе, что за нее уже все решено, что она сама уже все решила. Как же это случилось, а она об этом даже не знала?

— Судьба, — сказал Уиллис. — Ты и я — это судьба.

Снизу до нее, до верха утеса, ветер донес слабый отзвук голоса.

Линда стояла на самом краю, где круто обрывались скалы: спокойно поднимался прилив, чернел океан, белели барашки волн, разбивавшихся на мелкие брызги, блестевшие на остатках лестницы. Она спустилась на берег, но никого не застала. На мягком песке виднелись следы. Линда пошла по ним — к югу, за поворот, мимо Джелли-Бич. Ноги вязли в песке, она бежала, сбиваясь с дыхания, останавливалась и снова бежала.

Сначала Линда услышала их голоса, а потом увидела и их самих. «Не отнимешь ее у меня!» — воскликнул Эдмунд, послышался треск, как будто кололи дрова, шлепок, словно кто-то упал навзничь, потом песок сменился скалами, она добежала до Соборной бухты и сразу заметила их: поднятая рука Брудера быстро опускалась, как будто он что-то бросал; Эдмунд валился к ногам Брудера. Послышался неожиданный звук — как будто лопатой черпают грязную жижу. Над головой Эдмунда блеснуло что-то небольшое, похожее на монету, океан взревел, а потом все затихло. Она во все глаза смотрела на них, но не понимала, что видит.

Прошло много времени — недели, месяцы, потом годы, — и тогда только Линде стало ясно, что случилось.