Пасадена

Чтобы купить ранчо, Блэквуд не нуждался в помощи банка; но вот если он захотел бы построить кондоминиум, без банкиров ничего не вышло бы — дело тут было не столько в деньгах, сколько в распределении рисков. Если Блэквуд и был в чем-то уверен, так это в том, что возводить комплекс кондоминиума в одиночку — безнадежное дело. Слишком уж велик был риск пойти ко дну. Он говаривал: «Будь быком, будь медведем, но только не свиньей». Кроме того, банкиры принадлежали к тем кругам, о которых Блэквуд только еще мечтал, воображая, как кто-нибудь из них вечером за ужином скажет жене: «А знаешь, дорогая, этот Блэквуд — очень приятный человек. Надо как-нибудь пригласить его в гости». А их дочери, уже вышедшие из возраста дебютанток, неторопливые, патриотично одетые в хаки, скажут, стоя у дверей: «Вы, конечно же, мистер Блэквуд?»

Блэквуд не успел изложить свой последний аргумент членам инвестиционной комиссии банка; его перебил председатель — задумчивый, с жесткими бакенбардами доктор Фримен:

— Нам еще нужно обдумать все это, Блэквуд. Возможно, время еще не пришло.

— Как — не пришло? — убитым голосом спросил Блэквуд, чувствуя, что они настроены не столько против идеи, сколько против него самого.

Собственно, кто такой был этот Фримен? Выпускник университета, а потом какой-то медицинской школы где-то на востоке; свое небольшое состояние он сколотил на женских недугах. Блэквуд кое-что уже нарыл и знал, что прошлое у доктора Фримена вовсе не такое уж безоблачное; у всех остальных, впрочем, тоже. Ну надо же: против Блэквуда выступил человек, который в свое время немало погрешил против закона. Конечно, вслух ничего такого о докторе Фримене не говорили; это вообще было известно только самым надежным людям. Ничего, это не остановит Блэквуда; если что, он обратится к другим. А может быть, пошлет подальше эту инвестиционную комиссию и без всякой посторонней помощи справится с покупкой Пасадены. Когда Блэквуд полагался исключительно на себя, все выходило превосходно. И тут Блэквуда одолел страх: а что, если Фримен вместе со всеми возьмет и перекупит Пасадену прямо у него из-под носа? Будет ли миссис Ней защищать интересы его, Блэквуда? Знает ли Брудер, что такое этика? Эти вопросы только укрепили решимость Блэквуда: действовать надо было незамедлительно.

Вечером, после того как совещание в банке ничем определенным не закончилось, Блэквуд сел на диван, разложив перед собой карту. Зазвонил телефон — миссис Ней звала в последний раз перед покупкой приехать в Пасадену, «чтобы убедиться, мистер Блэквуд».

— Но в чем?

— В том, что вы — тот человек, который настроен вдохнуть в этот участок новую жизнь.

— Я не совсем это понял, но с удовольствием повидаюсь с вами еще раз, миссис Ней, — учтиво ответил он, и они договорились о встрече на следующий день, ближе к вечеру.

Черри заранее приехала на ранчо и, сидя на стуле против статуи купидона, думала о последнем телефонном разговоре с Брудером. Он кашлял, говорил скрипучим от мокроты голосом, произносил слова медленно, как будто взвешивая. В паузах она представляла, как он потирает виски. Она спросила, был ли он у врача, но не получила ответа — должна была знать, что Брудер из тех, кто отказывается от любой медицинской помощи до тех пор, когда она уже не нужна. В этих вопросах он был фаталист; Черри знала, что он говаривал: «Да что они сделают?» Но для человека, склонного подчиняться «большой злой силе», как он выражался, он на удивление деловито распоряжался своим участком. «Продавайте это ранчо, — твердил он. — Мне воспоминания не нужны». Брудер отнюдь не был наивным, но Черри считала, что это как-то уж совсем простодушно. Как будто можно продать все страхи, накопившиеся в памяти! Черри представила себе пустой аукционный зал и громкий голос распорядителя: «Есть желающие на чужую историю жизни?»

Тем не менее она ответила:

— Хорошо, постараюсь.

Брудер поблагодарил ее и сказал:

— Черри, ты еще раз меня спасла.

Она открыла дверь, сделанную из стекла и металла, и поздоровалась с Блэквудом. Ведя его по галерее, она заметила:

— Вы ведь еще ни разу не осмотрели весь участок полностью.

Блэквуд не стал спорить, хотя, вообще-то, он уже заглянул чуть ли не в каждый уголок ранчо Пасадена — густые рощи, белоснежный мавзолей, заброшенную упаковку, где от долгих лет жары и простоя рассыпались в черный прах конвейерные ленты. Черри показала ему глубокий провал — некогда пруд, где разводили форель («Сюда приходила миссис Пур, если ей бывало одиноко, и забрасывала бамбуковую удочку оттуда, из павильона»). Вместе с Брудером Блэквуд осмотрел ржавые койки в доме для работников, заросшие тропинки через посадки камелий, выжженный солнцем клочок земли, где Лолли Пур старалась, но так и не сумела вырастить кактусы. Что еще здесь было такого, чего он не видел?

— Не пройти ли нам в розовый сад? Он совсем зарос, но, как мне сказали, его еще можно спасти. Конечно, если вы захотите оставить здесь кое-что так, как есть.

— Мы заглядывали туда, миссис Ней. Разве вы не помните? — спросил он, удивившись ее невнимательности.