Но вот один черный самолет отделился от всех и, все сильнее завывая, пошел в сторону железнодорожной станции. Он скрылся за вершинами сосен, а немного погодя гулко ухнуло, и в небо поднялся столб огня и дыма.
— «Мессер» клюкнулся! — сказал Сенька.
Забыв про пулемет, ребята с азартом наблюдали за воздушным боем. Хоровод самолетов то удалялся от них, то снова приближался. Вот еще отвалил один самолет. На этот раз наш. Он шел носом прямо в лес, но не упал. Над самыми деревьями вышел из штопора и снова взвился ввысь. Но тут показался из-под крыла дым, и самолет, развернувшись, снова пошел над лесом. Он затерялся где-то в деревьях. Пашка и Сенька долго ждали взрыва, но лес стоял молчаливый и тихий.
В этот день они так и не отправились разыскивать самолет.
В село вступили немцы. Не до розысков было. Пашка до сумерек просидел в подполе. Не только его загнала туда автоматная стрельба. Кошка спасалась от немцев в подполе и петух, неизвестно каким образом попавший сюда. Он, нахохлившись, сидел на кадке из-под огурцов и помалкивал. А во дворе был боевой, первый задира. Петух оказался с головой. Не зря забился в подпол. Четырех куриц подстрелили немцы во дворе.
На следующий день Пашка огородами пробрался к приятелю.
Сенька сидел на поленнице дров и ковырял в носу. Одна скула у него стала вдвое больше другой. Глаз заплыл.
— Контузило? — спросил Пашка.
— Фашист проклятый, — сказал Сенька. — Все равно я его не боюсь... Эх, почему мы с тобой не нашли наган или гранату?
— Пойдем в лес?
Пашка не успел ответить: на крыльце показался Гюнтер. Он был в зеленых галифе и майке. На плече полотенце.
Сенька мигнул: дескать, отрывайся, пока цел. Пашка бросился за угол дома, а Сенька пошел к колодцу, поливать фашисту из кружки.
Пашка один отправился в лес. Там часа через полтора и обнаружил самолет. Он был немного помят, хвост покорежен, погнут винт, кое-где лопнула обшивка, но стоял на колесах, как полагается. Летчика не было видно.
Пашка решил, что он отправился разыскивать своих. Он вскарабкался на крыло и залез в кабину. Потрогал штурвал, потыкал пальцем в поблескивающие зелеными и белыми стрелками приборы.
Вдруг небо над головой пропало, стало темно. Незнакомый голос громко произнес:
— Попался, мародер?!
Пашке сразу стало весело. Голос-то наш, русский!
— Ты летчик, — сказал он. — Я видел, как тебя вчера сбили.
— А вот и врешь, — сказал летчик, отступая от света. — Никто меня не сбивал. Летел над вашим лесом, гляжу — поляна подходящая... Земляника растет, такая крупная. Дай, думаю, приземлюсь да попробую весенние ягоды.
— Попробовал? — спросил Пашка, разглядывая летчика.
— Отвел душу.
Он был молодой, темноволосый, глаза насмешливые. На небритой щеке ссадина, голова перетянута грязным бинтом. Кожаная куртка распахнута, шлем засунут в карман. У колена болтается планшет с зеленой картой.
—- Решил, значит, раскурочить моего «ястребка»? Растащить по кирпичику?
— А если немцы найдут?
— Много их в деревне?
— Хватает, — сказал Пашка.
Летчика звали Михаилом Абрамовым. Он попросил Пашку никому не говорить, что видел самолет в лесу. Ни матери, ни друзьям. И еще попросил, чтобы Пашка принес ему инструмент, какой найдет дома, и разных винтов и шурупов. Он попробует отремонтировать «ястребок» и улететь к своим. Были бы запчасти, он бы в два дня поставил машину на ноги. А так придется повозиться. Другого выхода нет. Немцы не заметили, где самолет совершил вынужденную посадку, а в лес ходить они не большие любители.
Каждое утро Пашка приходил к нему. Приносил кое-что поесть, все больше картошку и лук. Летчик сильно отощал, но не унывал. И, ремонтируя машину, напевал: «Что же ты, моя старушка, приумолкла у окна?» Дальше, наверное, слов не знал и продолжал мурлыкать мотив. Пашка любил смотреть, как он орудует отверткой и клещами, забравшись почти до половины в мотор.
Один раз, когда они оба работали, на пень вскочил заяц и уставился на них. Одно ухо от любопытства поднялось торчком. Пашка первый заметил зайца.
— Гляди, косой! — прошептал он.
Михаил отвел рукой прядь со лба, посмотрел на зайца. Косой все еще сидел на пне и шевелил ушами. Пашка прикинул, что с этого места его можно достать тяжелыми клещами. Если точно бросить.
— Шарахни в него! — сказал он.
Михаил улыбнулся и покачал головой.
— Это удивительный заяц, — сказал он. — Кругом война, а он, смотри, не дрейфит. Храбрец! Не будем его убивать, ладно, Павел Терентьевич?
— Пусть живет...
Зайца Михаилу хватило бы на три дня. И вот пожалел. А потом, хоть заяц и близко сидел, можно было и промахнуться.