Пашкин самолет

Пашка страха не ощущал. Он сидел, прислонившись спиной к ели, и радовался. Он совсем забыл про немцев. Даже не обратил внимания, что вдруг стало совсем тихо. Вершины высоких сосен чуть заметно покачивались, окно то становилось больше, то немного меньше. Откуда-то приплыло маленькое облако. Оно не спешило, это облако. И Пашка решил: как только облако уйдет из синего квадрата, он поднимется и тоже уйдет. Он пойдет прямо по лесу. Он будет идти день, ночь и еще день. А потом обязательно встретит партизан. Расскажет им про летчика, и они примут его в отряд.

Облако наконец скрылось. Пашка поднялся и пошел в глубь леса. Он почувствовал в карманах тяжесть. Это ведь консервы. Так и не успел он передать Мише продукты. Ничего, долетит до своих, там досыта накормят. В другом кармане лежал кожаный шлем. Пашка не оставил его дома. Не хотелось ему расставаться с подарком летчика. Он вытащил шлем и надел на голову.

И вдруг Пашка замер на месте: из-за ствола вышел Гюнтер с пистолетом в руке. Он остановился напротив и, по привычке покачиваясь на длинных ногах, уставился на Пашку. Парабеллум тускло светился. Маленькое черное отверстие обнюхивало Пашку. Гюнтер молчал, и это было страшно. Пашка привык больше слышать Гюнтера, чем видеть. Так же молча вышли из-за деревьев еще несколько немецких автоматчиков. Автоматы были прижаты к животам. Среди них Пашка увидел и Вальтера. Его автомат висел на шее. Мундир расстегнут, рукава закатаны. К смятому погону прицепился корявый сучок. Пашка смотрел на этот сучок и равнодушно думал: «Сейчас он увидит свои консервы и галеты...» И еще Пашка подумал, что пусть его лучше здесь повесят на сосне, а не в деревне. И пусть мать не узнает об этом, а то будет плакать. Пашка посмотрел на сосну и во второй раз за сегодняшний день испугался. Не надо его вешать на сосне. И на березе не надо. Он ничего такого не делал. Он хочет жить. Хочет видеть небо и деревья. И облака. Он еще маленький. Ему всего четырнадцать лет. Таких убивать нельзя. Пашка перевел глаза с Вальтера на Гюнтера и зажмурился. Гюнтер не размахиваясь ткнул его кулаком в лицо. Пашка упал и тотчас почувствовал сильный удар в бок... Лежа на земле, он видел большой запыленный сапог. Сапог, как маятник, уходил и приходил. Когда он приходил, Пашка закрывал глаза и прикусывал губу. Потом он увидел возле самого лица много сапог. Сапоги двигались, наступали на еловые шишки, вдавливали их в мох. Над головой слышалась немецкая речь. Больше не били.

Потом отряд шел по лесу. Гюнтер впереди, немного сбоку, за ним — солдаты. Пашка плелся между солдатами и Вальтером. В голове шумело, перед глазами вспыхивал радужный круг из голубоватых искр. Спина немецкого солдата маячила впереди зеленым пятном. Постепенно Пашка приходил в себя. Он почувствовал кровь во рту. Ныли зубы. Языком дотронулся до передних зубов, они шатались. «Сапогом выбил, гад... — подумал Пашка. — Или кулаком?» И тут же забыл про зубы.

В деревню ведут. Что будет дальше, он представлял совершенно отчетливо: его приведут на площадь перед бывшим поселковым Советом, соберут людей и повесят на перекладине, прибитой к двум березам. На той самой, на которой повесили Григорьева, секретаря сельсовета и пленного командира.

Пашка озирался по сторонам. А что, если шмыгнуть в кусты? Страшно. Вальтер выстрелит из автомата в спину... А вдруг, когда будут вешать, он станет плакать? Люди будут смотреть на него и жалеть... А мать... Нет, он не будет плакать! Пашка вспомнил, как вешали лейтенанта. Он был весь избит, без одного уха, руки связаны за спиной. Перед тем как ему накинули петлю, он успел плюнуть в лицо офицеру, а солдата ударил ногой в живот.

До деревни осталось километра два. Здесь к ним примкнула вторая группа. На носилках, сделанных наспех из тонких берез, вспотевшие солдаты тащили раненых и убитых. Ай да Миша! Прочесал из пулемета... Пашка поймал взгляд Гюнтера: глаза немца стали такими же белыми, как алюминиевые пуговицы на мундире. Гюнтер положил руку на парабеллум и что-то скомандовал. Немцы двинулись дальше.

Сзади тяжело наступает Вальтер. Ему жарко в кителе. Слышно, как он дышит. И сучья щелкают под его сапогами громко, будто стреляют из малокалиберной винтовки.... А Миша уже, наверное, приземлился. Вот рады его товарищи! Думали, что Миша погиб, а он жив-живехонек. И Пашке становится немного легче. Он представляет лицо Миши, его веселые блестящие глаза. А здорово он под самым носом фрицев вывернул в небо. Пашке кажется, что все это когда-то было. Самолет, поднимающийся в воздух, немцы, бегущие вслед за ним и стреляющие из автоматов... Где же это было и когда?