Пашкины колокола

- Помолчи! Придет время, нарожает тебе Анютка твоих собственных, тогда и воспитывай как хочешь! Пока я здесь хозяин, изволь меня слушать! А не то схлопочешь, как этот паршивец! Ишь моду взяли: на Ершиновых да Михельсонов равняться!.. Эй, мать, подавай, что припасено! Поворочать нынче пришлось в лошадиную силу. Снова огромадный военный заказ Михельсоны хапанули.

Андрей на отцовскую брань смолчал, но украдкой пожал под столом Пашкино колено. Мальчишка вскинул глаза, сквозь слезы глянул на старшего. Тот подмигнул: "Не робей, малыш!" И у Пашки посветлело на душе.

Но все-таки отцовский урок запомнился, что-то было в нем такое, через что Пашка никогда больше не решался переступить.

Правда, мать не выбросила подобранные в монастырском саду яблоки: грешно же губить такое добро! Дождавшись, пока "сам" уснул, собрала и припрятала яблоки в дровяном сарайчике во дворе. И по утрам, перед тем как уйти на работу, совала два-три яблока Пашке под одеяло, шепча на ухо:

- Только гляди, сынка, чтобы отец не прознал: еще больнее пришибить может. Он у нас в таких делах сурьезный. - И целовала сына сухими, рано поблекшими губами. - И счастье, и горе ты мое, Пашенька!.. Добрый ты, последненький мой...

Старший, Андрей, замечал немудреные хитрости матери, но притворялся, будто ничего не видит, лишь усмехался одобрительно. Наверно, не очень-то соглашался с отцом, хотя спорить с ним не заводился.

Вот так она и шла, жизнь... до вчерашнего дня...

2. ПОВЕСТКА АНДРЕЮ АНДРЕЕВУ

А вчера...

Теперь нужно сказать, что совсем недавно с фронта вернулся сын Фрола Никитича Обмойкина, городового, чей пост на самой главной в Замоскворечье Большой Серпуховской.

Явился Николай Обмойкин без правой ноги по колено, на костылях, но с крестом святого Георгия. И крест тот вручен ему самим царем-батюшкой вот о чем вся округа который день шумит. Да и как не шуметь? Награда из рук государя-самодержца - шутка ли? Правда, кое-кто перешептывается, что царь-де награды раздавал в госпитале всем подряд. Дескать, несут за ним коробку, он руку назад сунет, возьмет крестик - и на грудь, не глядя. Но ведь и то верно: раз дали, значит, заслужил!

Сейчас в погожие дни Николай Фролыч с утра до вечера просиживает на скамеечке у своих ворот. Выбритый до синего блеска, поглаживает щегольски закрученные усики, попыхивает папироской "Тары-бары", свысока оглядывает уличную суету.

Проходя мимо, каждый с почтением снимает шапчонку или картуз и кланяется. Как-никак редко кто из рядовых удостоился такой чести: сам император, "Мы, Николай Второй", собственноручно приколол крест к госпитальному халату солдата Обмойкина. Есть чем гордиться - на все Замоскворечье единственный!

Возгордясь сыном-героем, старший Обмойкин стал последнее время необыкновенно важен - ну, ни дать ни взять оживший памятник стоит на посту возле будки. Следя за порядком на подвластных ему улицах, Обмойкин то и дело поглядывает на молодца-сына. Ему от будки все хорошо видно, ведь их дом - рядом с двухэтажным домом-магазином Ершиновых на углу Арсеньевского переулка и Серпуховки.

С самых дальних улиц, даже из-за Москвы-реки и от заставы, приходят поглазеть на героя пораженные рассказами о его подвигах москвичи. А здешняя ребятня толпится вокруг Николая Фролыча весь день. Конечно, никто не осмеливается присесть на скамейку, где отдыхает герой. Пристраиваются на дощатом тротуаре, а то и прямо на мостовой. И, затаив дыхание, слушают рассказы о войне, о кровавых битвах с нехристями-германцами.

Здесь, понятно, и Пашкина дружина. Позабыты на время удочки, заброшены рогатки, не дребезжат по мостовой битки и железяки, сбивая выстроенные в ряды бабки-козны, изображающие немецкие полки. Даже в самый зной ребята не убегают на реку освежиться, поплавать: вдруг пропустишь что-то интересное из рассказов героя!

Положив рядом костыль, украшенный самодельным бронзовым вензелем "Н-2", что должно обозначать "Мы, Николай Второй", Николай Фролыч неспешно покуривает, пускает аккуратные колечки дыма. Он рассказывает мальчишкам об ужасных "стражениях" на полях Галиции, о горах мертвых тел высотой с дом. Но чаще всего повествует он о том, как сам храбро бросался на врагов в островерхих касках, крошил их штыком и саблей. Как врывался в германские окопы и захватывал в плен чуть ли не самых важных вражеских генералов. Даром-то Георгия не дадут!

Слушая героя, Пашка с грустью оглядывал дружину. Жалко, что нет здесь Саши Киреева - уже полгода тот то слесарит, то работает подручным в кузнечном цехе. Отца угнали на войну, и жить семье стало трудно, пришлось Саше бросить мальчишеские забавы и впрячься в рабочую лямку.

С того дня улица для Пашки как бы наполовину опустела. Даже по вечерам они с Сашей видятся лишь урывками. Усталость, накопленная за десять часов у тисков или горна, валит Сашу с ног, опрокидывает в тяжелый сон...

А жизнь на улицах течет своим чередом.

Так было и вчера.

Ребята плотным кольцом окружили воина-героя, восторженно глядя в дымящийся папиросным дымом рот, слушая рассказы о битвах.