Пашкины колокола

Пашка сидел рядом с отцом. Ухо болело, но он старался не показывать этого, не морщиться.

- Да какая же беда, батя? - спросил серьезно, подражая отцу. Нагулялся я, наигрался!

Мать обняла Пашку, прижала его голову к груди.

- Пашенька! Радость ты моя остатняя! Всю бы свою кровушку капельку за капелькой отдала бы, лишь бы тебе не маяться в проклятом кузнечном аду. Это ведь со стороны глядеть легко, родненький! А там - огонь, вечный дым и смрад, железки раскаленные над головой висят-качаются, того и гляди, рухнут, зашибут насмерть! Ручонки-то у тебя для кузнецких дел слабосильные!

- Ну, мать, это ты зря! - нахмурился Андреич. - Павлуха всегда у меня под надзором будет, а потом - он у нас парень не слабее других, подзакалится на огоньке у горна, такой витязь-богатырь станет, хоть к самой царевне Несмеяне сватов засылай! Так, что ли, сын?

...Как-то весной, в первый пасхальный день, когда старики по-праздничному отдыхали дома, Пашка читал им вслух пушкинские сказки. Мать и отец слушали с гордостью: ишь каким грамотеем вырос сынок. Да и певучие слова сказок околдовывали, опутывали невидимыми ласковыми тенетами - так бы и слушал их без конца.

- Прямо, Пашенька, будто песни весенние девичьи или молитва какая душевная, - задумчиво сказала мать, когда Пашка перевернул последнюю страницу. - Ровно кто золотым молоточком слова выстукивает, так и сверкают перед тобой, так и сверкают! - И со смущенной улыбкой повторила: - И тридцать витязев прекрасных чредой из вод выходят ясных... Так, сынонька?

- Ага, мам, так, - обрадовался Пашка. - Только не витязев, ма, а витязей...

- Все одно! - перебил Андреич. - И так и этак понятно. Спасибо тебе, сын. Сказку-то Пушкин, что ли, писал?

- Пушкин, Александр Сергеич!

- Пу-у-ушкин, - задумчиво протянул Андреич. - Должно быть, тоже из нашей, огненной профессии родные у него были, пушечное литье варганили. Фамилия-то чаще всего по ремеслу дается.

Когда отец отошел от стола, мать потихоньку спросила Пашку:

- Витязи, сынок, они какие из себя будут?

- Ну, мам, как не понимаешь?! Витязь, он здоровенный, могучий, вроде нашего Андрюхи.

- А-а-а! Вот теперь ясно.

С тех пор, стирая ли мужнины и сыновьи просоленные потом рубахи, латая ли заношенное бельишко, мать иногда просила:

- Ты не почитал бы мне чего, сыночка, из тех сказочек, а? Оттаяла бы, отдохнула у меня малость душа...

А для Пашки и нет большего удовольствия, как перечитывать любимые строчки.

...Вот сейчас отец помянул про витязей, значит, и он не позабыл. Хорошо!

В ночь перед первым днем своей рабочей жизни видел Пашка легкие и светлые сны, где сказочное перемешивалось с обыденным и с его, Пашкиными, мечтами...

Разбудил его голос матери задолго до света, когда прогудел первый михельсоновский гудок. Второй заревет через полчаса, а к третьему рабочему люду положено пройти заводские ворота.

Наскоро позавтракав, поцелованный на прощанье матерью, подражая походкой отцу, Пашка вышагивал рядом с ним к проходной завода.

Контора была закрыта, в окнах темно, и определить Пашку на работу Андреичу предстояло в обеденный перерыв.

- Для них, паразитов, еще рано, - ворчал отец. - На заре-то сон самый сладкий! Мы успеем как след косточки наломать, а они чаи-кофеи распивать будут.

Рабочие здоровались, перекликались, слова звучали во влажном воздухе глухо и незнакомо.

"Ишь тоже какая река народу! - думал Пашка, всматриваясь в запруженную тенями улицу. - Целая армия, можно сказать!"

Сначала вахтенный не хотел пропускать мальчишку - нет у него жестяного табельного номерка, чтобы повесить на доску! Но Андреич заявил, что без подручного он не кузнец, а вот этот самый Павел Андреев с нынешнего дня и заменит старшего, угнанного на фронт сына. Показал вахтеру расчетную книжку и табельный номер Андрея, и тот пропустил Пашку, проворчав вслед:

- Однако не подведи, Андреев! Времена нынче по-военному строгие, и с нас спрос железный. Мы и перед хозяевами, и перед царем-батюшкой ответчики!

Пропустив Пашку вперед, Андреич пошел следом, вполголоса бранясь:

- Холуи доброхотные! - Не оглядываясь, сердито сплюнул под ноги. Эх, Павел, Павел. Вот гляжу я кругом и дивлюсь: какая в людях загадка! Чуть вскарабкается человечишко на крохотный бугорок, а уж лакейство перед хозяевами и любой казенной фуражкой в нем словно на дрожжах растет! А мы для них будто уж и не люди! Много, ой, много грошовых душонок на земле, Павел!

Так началась для Пашки новая полоса жизни.

- Ты пока приглядывайся, - приказал отец в цехе, завязывая ремешки кожаного фартука. - Доколе не записан, нечего на них батрачить. Пока подручным мне вместо Андрея из слесарей дружка твоего перевели, Саню Киреева. Глянь, как он у горна ловко шурует! Привыкнешь и ты, сын, и дело у нас котлом закипит!

Киреев пришел раньше и, еще не успевший перемазаться в копоти и саже, в таком же кожаном фартуке, как у Андреича, орудовал у горна, раздувал мехами желто-красное пламя. Извиваясь под тугими струями воздуха, пламя злыми языками лизало обожженные до черноты кирпичи.