Паштет

Потянул уздечку на себя. Конь отнесся к этому движению совершенно наплевательски, явно желая продолжить игривые забавы. Натянул узду посильнее, сильно сомневаясь в том, что такое воздействие поможет. Больно уж очевидна была противостоящая мощь — громадная башка, могучая шеища. И тоненькие ремешки в куда как менее мускулистых руках.

Конь, тем не менее, застопорился, как-то покосился не очень хорошо. Некоторое время шел как должно, но как только трава вокруг тропинки стала погуще, коняга встал как вкопанный и стал с аппетитом щипать что посочнее. Паша стал не очень решительно пихать этими самыми шенкелями, то есть пятками, дергать за уздечку и вежливо уговаривать зверюгу. Тот неохотно оторвался от травы и потопал не спеша дальше, дожевывая свисающую из пасти траву. Паша не мог понять, как с вложенным в пасть железным мундштуком, конь аппетитно жевал как заведенный.

И как только дожевал — тут же опять встал стоймя. Следующие полчаса ехидный конюх, посмеиваясь, наблюдал за титанической борьбой наездника со стихийными силами природы. Эта битва совершенно вымотала Паштета. И теперь он понимал, что чертов конь — не только бессловесная скотина, но и, будь он неладен, вполне себе личность со своим характером, своими привычками и даже — со своим чувством юмора. Во всяком случае, определенно с иронией конь периодически посматривал на седока. Удавалось ненадолго отрывать его от пиршества, но идти, как положено, зверь никак не хотел. То есть вроде как и повиновался, но так, что Паштет не мог точно сказать, кто все — же верховодит в этой ситуации? Он — конем или наоборот?

— Простая штука. Либо ты управляешь — либо тобой управляют. И никак не иначе. Либо ты себя чуешь главным — и он тоже это сразу почует тоже. Либо ты себя недостоин. И тогда никакой власти у тебя не будет. Прутиком попробуй. Только не сильно. Больно лупить не надо. Обозначь себя — сказал лошадник.

Паша вздохнул. Громадность и своеволие коня производило на него подавляющее впечатление. Размер явно имеет значение.

— Соберись. И давай.

Тут конь потянулся к особо привлекательному на его взгляд пучку травы и, пройдя по краешку канавы, мягко перевалил через нее, отчего Пашу сильно мотануло в седле и весьма пугануло дополнительно. Пугануло — но и разозлило. Осторожно шлепнул прутом по необъятной заднице Марка. Конь покосился вопросительно.

— Вот нечего тебе жрать тут! Пошел, Марк, пошел! — и потянул узду. Помедлив пару секунд, получив еще раз по крупу прутиком (честно говоря, Паша подумал, что сам бы от такого прутика ничего бы не ощутил) и к радости всадника зверь таки пошел куда надо. Еще раза три он явно проверял — не получится ли все — таки повернуть по-своему. Паштет был на стреме и всякий раз пресекал неповиновение все более и более решительно, удивляясь тому, что конь повинуется такому жалкому средству воздействия, как никудышный прутик. Устал, как будто не на коне ездил, а мешки тяжеленные таскал на горку. Доехав до уютного местечка с травой вполне съедобного вида, конюх спрыгнул со своей лошадки, пустив ее пастись. Паштет постарался слезть с седла по возможности так же ловко, но получилось не очень. Впрочем, все-таки слез и не упал и не запутался в узде или стременах. Марк тут же присоединился к подружке, захрумкали аппетитно.

— Мундштук не мешает? — удивился Паша.

— А там беззубый край челюсти. Спереди резцы, сзади жевательные, так что вполне жуют. Как впечатления?

— Мощь! И он явно сам что-то думает.

— А то ж! Голова-то вон какая большая. В первый раз на коне?

— Да. Действительно — на коне — засмеялся Паша.

— Всерьез учиться хочешь? — деловито осведомился конюх.

— Не получится. Переезжаю скоро — в довольно глуховатые места. Там, возможно, придется на лошадях ездить, так не хочется быть совсем уж дебилом пахоруким. Потому хочется быть хотя бы в общих чертах уметь. И кормить и поить и запрягать. Я прекрасно понимаю сам, что толком моментально не научишься, как всякое серьезное дело все в тонкостях важно. Дьявол всегда в деталях.

— Это ж где такой конский рай?

— Извини, пока сказать не могу. Ну, так как, будешь меня обучать?

— Будешь работать — сам научишься. Помогу, конечно, мало нас, лошадников. Так, глядишь, больше будет.

Странное это было ощущение — опять вроде как попадаешь в какую-то новую стаю.

То, что начал возиться с ножевым боем, сблизило с этими бугуртщиками, стали вроде как почти за своего держать, теперь вот видно с лошадниками одним мирром мазан будешь. Ну, или чем иным пахнуть, но за своего все равно примут. Запах — то от лошадок был сильный и терпкий. И что-то такое из забытых прошлых времен этот запах будоражил. Только Паштет не мог понять — то ли от предков — пахарей, то ли конников это стучалось из памяти. Но точно чуял — запах лошадиный знаком издавна. И вообще — странно это все было — и незнакомо вроде и что-то этакое ощущалось, что как раз таки — знакомое, но здорово забытое.