Пасьянс на красной масти

Свой поход мы начали с визита в кофе-шоп, где купили несколько косяков с марихуаной и пустили их по кругу. Даже Лисецкий пару раз затянулся. Судя по тому, как мастеровито подкуривал Мышонок, губернатор вполне мог кое-чему поучиться у своей юной подруги. В конце концов, Лисецкий отнял у нее сигарету, сообщив, что ей хватит.

Потом мы отправились на шоу в «Каза-Россу». Мы шли тесными улочками, глазея на освещенные витрины, в которых нам призывно улыбались и махали полураздетые проститутки всех национальностей, возрастов и объемов. Мышонок, надевший туфли с высокими каблуками, то и дело спотыкался и чертыхался. Лисецкий посмеивался.

— Гляди, какая жирная! — возбужденно кричал на всю улицу обкурившийся Плохиш, тыча пальцем в проститутку в окне. — Да ей лет-то уж сколько! Слышь, мать, хау мач? — подходил он к витрине. — Пятьдесят гульденов?! Ты че, офанарела?! Держись за щеки, а то морда лопнет! Не, не канает! За пятьдесят гульденов я тебе сам дам, куда хочешь! Только харю закрой чем-нибудь!

— А вот та, светленькая, ничего, — жеманно говорил Лисецкий. — Тебе нравится, Мышонок?

— Бабник противный! — с наигранным возмущением восклицал Мышонок, ударяя его по руке.

Лисецкий хохотал, Мышонок, выгибая спину, выкатывал плоскую грудь колесом и делал вид, что страшно ревнует. На самом деле было видно, что она в себе не сомневается.

Отстояв очередь в «Каза-Россу», мы следующий час посвятили созерцанию стриптиза и совокупляющихся пар. Глядя на позы, которые принимали участники шоу, губернатор в темноте тискал Мышонка, который увлеченно сопел. Храповицкий скучал. Мы были здесь не первый раз, и подобные зрелища давно утратили для нас прелесть новизны. Ефим, впервые за день, чуть расслабился и, забыв свою озабоченность, не сводил взгляда со сцены, временами облизывая и без того влажные губы. Плохиш откровенно наслаждался.

— Во дают! — громко шептал он. — Слышь, надо в кемпинге такое организовать! А че, в натуре, должников привезти и телок. И пусть развлекают!

Губернатор улыбался. Плохиш ему явно нравился.

— Их, наверное, на таблетках держат, — предположил Храповицкий. — На такие подвиги у нас даже Вася не способен.

— Вот пусть должники со своими таблетками и приезжают! — не унимался Плохиш. — А тоже, если вдуматься, путевая работа! Вышел на сцену и люби телок! А тут бьешься, как рыба об лед, а толку нет!

После шоу мы отправились по секс-шопам. В самом большом из магазинов Мышонок набросился на белье, которое, с моей точки зрения, отличалось от ее собственной униформы разве что ценой. Кстати, мне всегда было любопытно, почему, например, чулки не самого высокого качества в секс-шопе стоят в два раза дороже таких же, продаваемых в магазине женского белья. Очевидно, уже входя в интим-магазины, люди ощущают особую атмосферу запрета и готовы за это платить больше.

С каждой новой вещью Мышонок, не стесняясь нас, подбегал к Лисецкому и спрашивал, нравится ли ему. Он бросал в нашу сторону косые взгляды, в которых мешалось смущение и гордость, и снисходительно кивал, изображая добродушного покровителя, терпеливого к проказам своей юной избалованной протеже. Флегматичные продавцы, видя ее азарт и прикинув на глазок возраст губернатора, взялись было предлагать им различные фаллоимитаторы, но Лисецкий обиделся и оборвал их.

Плохиш и Храповицкий отправились в глубь магазина выбирать порнофильмы, Гозданкер последовал за ними, а я остался болтать с Хенрихом.

— У вас в России настоящая демократия, — уважительно сообщил мне Хенрих. — Губернатор может позволить зайти в секс-шоп со своим подружком. Это хорошо. Свободно. Наши не пойдут. Боятся прессы. Неправильно. Почему нет? Он же не имеет жены?

— Еще как имеет! — ответил я.

Хенрих уставился на меня пораженный и надолго замолчал.

— А если в газетах узнают? — спросил он наконец.

— То им никто не позволит про это написать, — объяснил я.

Вероятно, после моей реплики во взглядах Хенриха на российскую демократию произошли некоторые перемены, поскольку дальнейшего желания обсуждать эту тему он не испытывал.

Между тем Лисецкий, видя, что остальные рассредоточились и не обращают на него внимания, бочком приблизился к прилавку, где были разложены наручники, веревки для связывания и плетки. Он что-то быстро взял, потом опять положил, оглянулся и, наконец, остановился на кожаных ремнях и кнуте. Стараясь быть незаметным, он сунул все это продавцам, упаковывавшим покупки Мышонка в черные пластиковые пакеты.

Поскольку Лисецкий принципиально никогда и нигде за себя не платил, видимо считая это ущербом своему достоинству, то Храповицкому пришлось отдать что-то около полутора тысяч долларов за ту ерунду, которой Мышонок надеялся развлекать губернатора короткими амстердамскими ночами.

Из магазина мы вышли в половине первого. Храповицкий и Плохиш были решительно настроены продолжить праздник. Ефим тоже изъявил готовность присоединиться. Но у губернатора, распаленного всем увиденным и близостью эротичного Мышонка, возникли другие планы. Он прижал к себе Мышонка и прерывисто вздохнул.