По моим подсчетам, добраться до дома Лисецкого они должны были за полчаса. Поэтому минут через сорок я позвонил на мобильный телефон Храповицкого.
— И двадцать пять тысяч, пожалуйста, пришли завтра, — велел я строго. — А то у меня с деньгами проблемы.
— А ты не?.. — задохнулся Храповицкий, но закончить ему я не дал.
— Нет! — твердо оборвал его я. — Никогда! Не уйду от тебя и не брошу одного! Хотя Гозданкеры и приглашали. У них после Николаши теплое местечко освободилось.
— Скотина! — сказал Храповицкий. — Шантажист. — И положил трубку.
2
По телефону мне сообщили, что Ирина Сергеевна Хасанова сможет принять меня в шесть. В том же самом офисе, где я когда-то внимал грандиозным планам ее мужа.
Я прибыл без пяти минут шесть. Как воспитанный человек. Между прочим, из другого города.
Как выяснилось, воспитанным человеком я прикидывался зря. Этого не требовалось. На месте ее не оказалось.
Мой визит был предпринят по инициативе Храповицкого, который решил, что прошедших недель вполне хватило вдове для завершения траура. Тем более, что не особенно-то она скорбела. Во всяком случае, до кабинета Храповицкого ее стонов не доносилось. Поэтому он велел мне обсудить с ней возможность приобретения злосчастных акций азотного комбината. Цену при этом мне рекомендовано было называть минимальную. Пятьсот тысяч долларов, и ни копейкой больше.
Признаться, я был рад поводу ее увидеть. Я часто думал о ней в эти дни. В ее глазах, то теплых, темно-серых, то по-кошачьи остро вспыхивающих, в точеной хрупкости ее капризного лица, в неожиданно резких взмахах узкой руки, — во всем этом было что-то непередаваемо дерзкое. Опасное. И эта ощущаемая мною опасность кружила мне голову, как высота.
Конечно, деловая встреча и жесткие условия, которые мне предстояло озвучить, не сулили романтического продолжения. Но я почти всегда предчувствовал, какого рода отношения у меня сложатся с женщиной: мимолетные или долгие. На сей раз к моей радости примешивалась легкая тоска. Это означало, что все может обернуться серьезно, и мое природное свободолюбие заранее сопротивлялось гнету.
Протомившись в приемной минут сорок, я подумал, что шеф не одобрит дальнейшего ожидания. В конце концов, являясь представителем империи, я должен был заботиться о престиже. Храповицкого, Виктора и Васиного. Ответственность меня давила.
Слева от меня, на диване, ерзала и нервно теребила замок сумочки девушка лет двадцати с затравленным хорошеньким личиком. Она часто принималась украдкой плакать, промокая покрасневшие глаза мятым носовым платком. Потом она подкрашивалась и пудрилась. И снова плакала.
Кстати, секретарша в офисе сменилась. Вместо пышногрудой девицы теперь здесь восседала негостеприимная пожилая гражданка, которая бросала на меня такие уничижительные взгляды, словно я пришел наниматься на работу. Причем, на ее место. Разумеется, чаю мне не полагалось. Как возможному конкуренту. И вообще.
Наконец дверь открылась. Слезоточивая девушка торопливо вскочила. Я остался сидеть и закинул ногу на ногу. Мне не хотелось показывать Ирине своего нетерпения. Но вместо Хасановой в приемной появился Рукавишников. Он увидел меня и удивленно вскинул брови.
— А что, хозяйки еще нет? — недовольно осведомился он. — Мы с ней договаривались на половину седьмого.
— А мы — на шесть, — выразительно ответил я, показывая глазами на настенные часы.
Рукавишников покривился. Как все политики, к тому же выпивающие, он обладал болезненным самолюбием.
— Да-а, — укоризненно протянул он. — Федя себе такого не позволял. Не осмеливался!
Он не стал садиться, очевидно, чтобы не смешиваться с толпой посетителей, состоявшей из нас с девушкой. Вместо этого он остался стоять, скрестив на груди руки и хмурясь.
Следующие минут пять прошли в молчании. Рукавишников поглядывал то на меня, то на часы, то на пожилую секретаршу. Он начинал закипать.
— Занесло девочку! — пробормотал он, словно разговаривая вслух. — Всегда была неуправляемая, а сейчас совсем чувство меры потеряла.
Пожилая секретарша предупреждающе кашлянула, показывая, что приемная не место для подобных разговоров. Но Рукавишникова это только раззадорило.
— Нечего на меня кашлять! — сердито повысил он голос. — Я депутат губернской думы. Кандидат в мэры города. И я не потерплю подобного обращения. Так ей и передайте! — Он двинулся к выходу и чуть было не столкнулся с Ириной, которая, запыхавшись, влетела ему навстречу.
— Прошу извинить за опоздание, — довольно сухо произнесла она, ни к кому в отдельности не обращаясь. — У меня было неотложное дело.
С момента нашей последней встречи она успела кардинально поменять имидж. Сейчас на нас строго взирала очень красивая, но чрезвычайно занятая женщина, чье бесценное время мы собирались бессовестно похитить и потратить с присущей нам бездарностью.
Кстати, относительно характера ее неотложного дела я догадался сразу. Последние пару часов она, несомненно, провела в салоне красоты, что выдавали и тщательно уложенные волосы, и приглушенный макияж, недавно наложенный и менявший выражение ее лица.