Пассажир

Его работы отличались тем же безжалостным сарказмом. До боли в глазах яркие цвета, среди которых явно доминировал красный. Густые, в бороздках краски, мазки, позволяющие проследить за движением кисти. Живопись, которую хочется не только созерцать, но и потрогать руками, подумал Нарцисс. В его памяти не сохранилось ни малейшего воспоминания о том, что все эти портреты создал именно он. Это означало, что в своих поисках он уперся в стену. Он пытался проникнуть в сущность личностей, не желавших пускать его в себя. Иными словами, отныне он мог лишь примерять на себя их внешнюю оболочку.

— В конце октября, — продолжил Корто, — ты исчез. Даже адреса не оставил. И я понял, что твои психические блуждания перешли в новую фазу.

У каждого персонажа имелся и собственный реквизит. Клоун был изображен с шариком и трубой. Почтальон — с велосипедом и сумкой. Адмирал — с подзорной трубой и секстантом…

— Почему я писал эти автопортреты? — растерянно спросил он.

— Как-то раз я задал тебе тот же самый вопрос. И ты ответил: «Нельзя верить тому, что видишь. Мои картины — не более чем исправление ошибки».

Нарцисс побледнел. Мои картины — не более чем исправление ошибки. Отпечатки его пальцев, найденные в яме на вокзале Сен-Жан… Его присутствие возле тела Цветана Сокова… Неужели он — маньяк-убийца? Такой же мерзавец, как и герои его картин? Помешанный на власти? Равнодушный к людям? Исполненный злобы? И меняющий личину после каждого очередного преступления? Художник-психопат, у которого руки по локоть в крови?

Вдруг его осенило. А не может быть так, что в картинах зашифрована правда о его подлинной личности? Не содержат ли они тайного послания, подсознательно адресованного им самому себе?

— А нельзя ли взглянуть на эти картины? Я имею в виду, на подлинники?

— Их здесь больше нет. Я отправил их в галерею.

— В какую галерею?

— Парижскую. В галерею Вийон-Пернати. Но и там их больше нет.

— Почему?

— Потому что они были проданы! В ноябре прошла выставка. Надо сказать, прошла с большим успехом.

Но ведь это означало…

— Выходит дело, я богатей?

— Ну, кое-что у тебя действительно имеется. Деньги здесь, у меня. Можешь забрать их в любой момент.

— Наличными?

— Ну конечно наличными. Лежат у меня в сейфе. Говорю же, можешь их забрать хоть сейчас.

Это обстоятельство открывало новые перспективы расследования, которое он вел. И до чего кстати! У него не осталось практически ни гроша.

— Чем раньше, тем лучше.

— Ты что, опять уезжаешь?

Нарцисс не ответил. Корто понимающе качнул головой. Его доброта буквально выбивала Нарцисса из колеи. Он и сам был психиатром по меньшей мере дважды в жизни: когда работал в клинике Пьера Жане и почти наверняка до этого. И поэтому прекрасно знал, что верить в безумные выдумки душевнобольного человека бессмысленно. Психиатр должен понять причину безумия, но не должен ее оправдывать.

— Скажи, пожалуйста, — снова заговорил Корто, — а кем ты считаешь себя сегодня?

Нарцисс молчал. Судя по всему, здесь никто ничего не знал о последних событиях. Слыхом не слыхивал ни о Фрере, ни о Януше, хотя его фотографии были напечатаны во всех газетах. И в каждой статье и заметке говорилось, что он — главный подозреваемый в убийствах. То, что пациентам это все до лампочки, его не удивляло. Но Корто? Неужели он настолько оторван от внешнего мира?

— Сегодня, — туманно пояснил он, — я тот, кто открывает русских деревянных кукол. Я восстанавливаю каждую из своих личностей. Пытаюсь понять их. Хочу узнать, почему они появились на свет.

Корто встал, обошел вокруг стола и дружески положил руку ему на плечо:

— Есть хочешь?

— Нет.

— Тогда пошли. Я отведу тебя в твою комнату.

Они вышли в темноту. С неба капал мелкий занудливый дождик. Нарцисс дрожал от холода. Он по-прежнему был в костюме, после всех его злоключений покрытом грязью, и насквозь пропотевшем белье. Хорошо хоть крысиную маску успел снять…

Они подошли к лестнице, выложенной серой плиткой. Парк был террасный, подобно рисовой плантации, только засаженный пальмами, кактусами и масличными культурами. Нарцисс полной грудью вдыхал насыщенный влагой воздух, особенно живительный в этой высокогорной местности, — не зря здесь находились санатории.

Они дошли до виллы. Она представляла собой два соединенных между собой здания в виде буквы L, причем одно располагалось чуть ниже другого. Плоские кровли. Прямые линии. Стены, лишенные украшений. Должно быть, оба были сооружены около века назад, когда в архитектуре царило стремление к простоте и строгой функциональности.

Они направились к нижнему зданию. Во втором этаже рядами тянулись окна. Очевидно, комнаты постояльцев. Ниже шли широкие стеклянные двери, выходившие на внешнюю галерею: здесь находились мастерские. Еще ниже, на ступеньках, утопавших в зарослях кустарников, алели огоньки зажженных сигарет…

На скамейке курили трое мужчин. Нарцисс не различал лиц, но по манере жестикулировать и смеху определил, что это люди с нарушениями психики.