Пассажир дальнего плавания

— Разрешите, Александр Петрович, мне? — дядя Миша стоял в дверях и чему-то улыбался. — У меня, правда, своих детей не водилось, и как им объяснять такое, — я не особенный мастер, но попробую.

— Добро, — согласился капитан.

Глава двадцать шестая

О дружбе и расставании. — Яшка возвращает подарки. — Сборы. — Последние советы дяди Миши.

На берегу, где много людей, часто бывает так, что расстаешься с другом и скоро начинаешь забывать о разлуке. Встречаются другие люди, заводятся новые знакомства и дружба, а память о старых друзьях мало-помалу сглаживается.

В море совсем иначе. На пароходе людей мало, все живут друг у друга на виду и работают бок о бок. И если человек покидает судно, своих друзей, то сразу становится как-то пусто, не хватает его на вахте, в столовой, в каюте. Да, морская дружба — особая дружба, и в море расставание с товарищем гораздо тяжелей, нежели на берегу.

Когда дядя Миша вошел в яшкину каюту, мальчик раскладывал на столе свои пожитки. Повар сел и молча стал наблюдать за ним. Яшка несколько раз перекладывал вещи то так, то этак, что-то озабоченно бормотал, пересчитывал. Дядя Миша хотел уже сказать о решении капитана, но Яшка выбрал кисточку для бритья, подтяжки и подал их повару.

— Это дяде Саше Костюничеву.

— Костюничеву? — удивился дядя Миша. — Хорошо, передам.

— А это Поле, — Яшка протянул кусок розового душистого мыла.

— Спасибо.

— А это тебе, — мальчик вертел в руках старый, негодный будильник, — его если починить, — он, знаешь, как ходить будет? Со звоном. — Яшка встряхнул будильник над ухом повара. — Слышишь? Тут одних колесиков сколько, и еще два запасных. А пружина, ого!

Дядя Миша и пришел-то расстроенный, а тут совсем разжалобился. Значит, Яшка всё уже знал, раскаялся и вот наказывал себя, возвращая подаренные ему вещи.

Повар отложил будильник в сторону и притянул к себе Яшку:

— Стыдно, конечно, виноват ведь… Эх-хе, и как у тебя поднялась рука на огурец на тот, горе ты мое!

— Какой там огурец! — усмехнулся Яшка, вспомнив слова Томушкина. — Горечь одна.

— Какой бы там ни был, а всей команде стыд.

— Капитан срамил? — угрюмо спросил Яшка. — Здорово срамил? Поди, и сейчас не унялся. Чего же вы? Берите — Он отвернулся, чтобы не смотреть на будильник. Не хотелось отдавать его. Но забирать всё с собой тоже нельзя было. Об этом Яшка уже думал. Скажут потом: «Вот мы ему подарки подарили, а он огурец стащил».

Дядя Миша обнял Яшку крепче и тихо сказал:

— Александр Петрович очень огорчен. Старый он, ты ему лучше подари это. Приятно ему будет, память как-никак.

— Верно, — согласился Яшка, — и это ему тоже, — он подал дяде Мише книгу и несколько красивых папиросных коробок, — в такие коробки можно прятать что хочешь.

Дядя Миша собрал все вещи и пошел к двери. Сказал, не оборачиваясь:

— Собирайся. Катер скоро пойдет на берег.

Едва дверь закрылась, Яшка выдвинул из шкафа ящик. Там лежало самое заветное, самое дорогое его имущество, всё завернутое в обрывки старых флагов. Хмыкнул. Пускай думают, будто Яшка всё отдал. Вот он, бинокль, зубы палтуса, лотерейные билеты Осоавиахима. Автомобиль не автомобиль, но ружье по ним обязательно выиграется. И самое главное — портрет товарища Ленина, сделанный из ракушек.

Яшка развернул клад и проверил. Всё было на месте. Да, это богатство так богатство. Будильник, пожалуй, он напрасно отдал, Ну да пусть его!.. Яшка снова завернул всё и стал укладывать в мешок.

В каюту кто-то скребся. Мальчик быстро спрятал мешок за спину и открыл дверь. Вошел Томушкин, жалкий, сморщенный.

— Ну, как?

— Чего «как»? — хмуро спросил Яшка. Ему не хотелось ни встречаться, ни разговаривать с Томушкиным.

— Никому не сказал?

— Сам не забудь сказать, врун! — Вся злость, что накипела в Яшке, вырвалась здесь наружу. — Как сдашь экзамены, так и говори, что Кубас, мол, не виноват, не такой он. Сразу говори, понятно?

— Понятно, Яшенька.

— Прощай, — Яшка протянул Васе руку.

— Прощай, Яшенька, спасибо тебе, — Томушкин пятился из каюты и в дверях натолкнулся на дядю Мишу.

— Чего он? — спросил повар, когда Вася ушел.

— Попрощаться забежал, — неохотно ответил Яшка и отвел глаза в сторону, чтобы дядя Миша, чего доброго, не заметил, как Яшка врал. — Капитан-то что?

— Сердился, но подарки взял.

— Правильно! — Но обида и горечь душили Яшку. За что его так наказывают — выгоняют? Эх, рассказать сейчас дяде Мише всё, всё, по-честному, по правде! Пускай наказывают Томушкина. Что за механик выйдет из него? Разве механик должен врать и таскать огурцы?..

— Ты вот что, — дядя Миша заметил мешок, — сходи всё-таки попрощаться к Александру Петровичу и к Борису Владимировичу, поблагодари их.

У Яшки сердце разрывалось на части. Чуть-чуть он не крикнул: «Не виноват я! Это всё ваш Томушкин!» Но смолчал, насилу удержался. А слезы как хлынули из яшкиных глаз!

— Не буду прощенья просить! — крикнул Яшка, рванулся к двери и выбежал.

Глава двадцать седьмая