Пассажир последнего рейса

Публика захлопала в ладоши. Старушки роняли слезы. Нарядные дамы тихонько крестились и спешили доставать из ридикюлей надушенные платочки. Посветлели лица мужчин. Блеск радости появился во взглядах. Перхуров поманил к себе юного пана Владека.

Из того же планшета Перхуров извлек офицерский Георгиевский крестик на помятой муаровой ленте.

Зардевшийся пан Владек стал лицом к залу.

— У меня есть еще небольшой должок, отдать который мне особенно приятно в этом доме. Прапорщик Зборович! За доблесть, проявленную при захвате складов оружия, вы произведены были нынче в первый офицерский чин. Награждаю вас за отвагу при отражении вражеских контратак орденом святого Георгия третьей степени и назначаю вторым адъютантом нашего штаба.

Полковник умолчал, что целый ящик Георгиевских крестов был обнаружен на складе… Присутствующие не знали этой подробности и наградили новоявленного кавалера овацией.

— Вас, господа Зборович и Стельцов, не хочу похищать сегодня у милых барышень в этой зале. Извольте завтра к восьми утра явиться в штаб для исполнения служебного долга. Нам же с полковником Зуровым приходится спешить на позиции. Надеюсь, господа, вскоре иметь возможность побыть подольше в вашем приятном обществе!

Старшие офицеры уехали на своем «непире», а повеселевшие гости устремились к столам…

От выпитого вина, хороших папирос и добрых вестей артистка Барковская находилась в очаровательном чаду. Но в банкетном зале вскоре сделалось душно. Тряслись от разрывов стекла в заложенных снаружи оконных рамах; за обоями все время что-то противно шуршало, будто там возились мыши. Вино в бокалах невольно напоминало благородную кровь, проливаемую на соседних улицах во имя возвышенной цели: чтобы на веки веков всякий сверчок знал свой шесток, ну и чтобы у артистки-патриотки Барковской тоже появился свой особнячок в тихих переулках Арбата, а может быть — чем черт не шутит! — и небольшая вилла в Ницце! Ведь французские офицеры так близко! Седеющий колонель уже командует своими гренадерами на деревянных мостовых Архангельска… Сереют у низких берегов Северной Двины, пахнущих солью и рыбой, громады миноносцев и транспортов под стенами петровского Гостиного двора. А сам колонель, верно, мечтает о прекрасной российской женщине, ожидающей его с таким нетерпением… Слава богу, отозвали куда-то этого несносного Фалалеева!..

Адвокат Мешковский похлопал в ладоши, прося внимания.

— Господа! Позвольте открыть вам маленькую тайну! У нашей любимицы есть новая песенка. Умолчу об авторе слов и музыки… Просите… Умоляйте! У рояля — ваш покорный слуга.

Он пересел к роялю и заиграл вступление.

Артистка рассмеялась, вышла на середину зала и, слегка пританцовывая, пародируя военный шаг, запела:

Городовой… как чудно это слово!
Какая власть, какая сила в нем!
Ах, я боюсь: спокойствия былого
Мы без тебя отчизне не вернем!

Мечтой небес, миражем чудной сказки
Всегда встает знакомый образ твой,
И вижу я, что без твоей указки
Нам не пройти житейской мостовой.

Где б ни был ты — ты был всегда на месте,
Всегда стоял ты грозно впереди,
В твоих речах, в твоем державном жесте
Один был смысл: «Подайся! Осади!»

Нет без тебя порядка никакого,
Вокруг сплошная драка и скандал!
О, как хочу скорей городового,
Чтоб он меня тащил и не пущал!..

Иван Савинов, сперва снисходительно улыбавшийся в усы, под конец песенки нахмурился и кидал неодобрительные взгляды на Мешковского. Меньшевистского лидера смутила бестактная выходка товарища по партии: адвокат переборщил! Тоска по городовому! Надо же позволить себе эдакую откровенность!

К исполнительнице подлетели два офицера с бокалами.

— Вы пригубите? Сочтем за счастье!

— Благодарю вас, господа! Как вас зовут, подпоручик? Михаил Стельцов? А, адъютант штаба!.. Рада, мерси! А вас, пан Владек, я не успела и поздравить с новым крестом. Убеждена, что не последний. Господа, хочу из этого душного зала на воздух, к реке. Опасно? С такими кавалерами, как Мишель и Владек? Разве не за храбрость вы получили свой крест? Достаньте лодочку, милый Владек, мне пришла фантазия покачаться на волнах…

Тихая ночная Волга отражала столько пожаров, что казалась потоком багрово мерцающей лавы. Стрельба притихла в эту глухую пору. Изредка бухало орудие, озаряя вспышкой Волжский мост или тучу над крышами. Вперемежку с орудийными вспышками мелькали зарницы надвигающейся грозы. Против артиллерийских вспышек они были бледны и слабоваты.