Пассажир с детьми. Юрий Гагарин до и после 27 марта 1968 года

Начали звать на помощь, сразу же сообщили дежурной медсестре Румянцевой Анне Алексеевне: “Гагарин убился!” Юрий действительно сначала временно потерял сознание. Прибежала и его московский врач Екатерина Петровна. Гагарина принесли в корпус и положили на кровать. Постепенно Юрий пришел в себя, лицо его было в крови. Но даже в этой ситуации, беспомощно лежа с разбитой головой, Гагарин продолжал шутить. Он спросил у 24-летней медсестры Румянцевой: “Ну, как думаете, смогу я еще полететь на Луну?” [15].

НИКОЛАЙ КАМАНИН:

Срочно вызвали врача и начальника санатория. Через четыре часа приехали флотские врачи, сделали на месте операцию. Заключение: пробита надбровная кость, но рана не смертельная, над левой бровью останется шрам. Порекомендовали в течение трех недель сохранять постельный режим [9].

Кто-то из солдат спросил космонавта, при каких обстоятельствах он получил ранение брови. Юрий Гагарин смутился и, как показалось мне, покраснел. Но мгновенно взял себя в руки и широко улыбнулся своей обезоруживающей гагаринской улыбкой:

– Можно так сказать: спортивная травма [16].

– А откуда у вас шрам между бровей? – спрашивал один отдыхающий.

– Однажды ехал на “Волге” по Крыму, и на дорогу неожиданно выскочил ребенок, – рассказывал герой. – Я резко затормозил и ударился головой о руль [17].

…отправили в Севастополь [15].

НИКОЛАЙ КАМАНИН:

В сознание Гагарин пришел нескоро, сказалось сильное сотрясение мозга. В госпитале срочно сделали операцию, раздробленную кость надбровной дуги “залатали”, бровь зашивал нейрохирург подполковник Владимир Крамеров. Шрам глубокий, через всю бровь. Поместили в отдельную палату, обеспечили охрану, контроль, медперсоналу строжайше запретили что-либо говорить [9].

Аня понимала: случись что с Юрием Алексеевичем, ее ждут серьезные неприятности… От шока отнялись ноги… Потом кто-то отнес Аню в постель, Каманин возле ее дверей выставил охрану. По очереди заходили разные люди, спрашивали, как могло такое произойти. А Анна Дмитриевна думала об одном: как неудобно лежать на заколотой косе, но поднять руки и распустить волосы не было сил. Хорошо, Титов догадался – вытащил из косы шпильки, назвал умничкой, сказал, что ни один волос с ее головы не упадет, он, мол, это ей обещает. Во время их разговора в комнату вошла подруга Валентины Гагариной, бросила Ане: “Видишь, что ты наделала? Недотрога, что бы с тобой стало, если бы…” Но Титов ее перебил: “А что изменилось бы? Случись по-твоему, Юра, что, вышел бы к Вале из этой палаты?” И добавил: “Больше бы было таких людей, лучше бы на свете жилось”. После его ухода девушка, наконец, разревелась. “С ногами” она лежала дня три [4].

На место происшествия срочно вызвали директора В. К. Чернявского и начмеда Н. П. Хадзарагова, а из Севастополя – опытных нейрохирургов, и на втором этаже коттеджа Юрию сделали операцию под местной анестезией. Боль была сильной, так как была даже раздроблена кость. Рану обработали, наложили швы. Юрий был терпеливым и не произнес ни слова. Из Москвы вызвали даже хирурга Вишневского, настолько все были напуганы происшествием. После операции у кровати круглосуточно дежурили, не отходя ни на минуту, через день, по 24 часа, медсестры Л. С. Коновальцева и А. А. Румянцева. Почти все время рядом была и жена Валентина [3].

АЛЕКСЕЙ ЛЕОНОВ:

А через неделю, кстати, съезд XXII, и ему там выступать. Так ему специально гримеры бровь приклеивали [13].

На меня, фронтовика, его рана произвела тяжелое впечатление. Половина левой надбровной дуги была вмята в череп, усилия врачей и гримеров не дали стопроцентных результатов, и в глаза бросался глубокий шрам, заполненный чем-то темно-бордовым [18].

Придя в сознание, Гагарин стал упрашивать Анину сменщицу Любу привести Аню к нему.

– Я не хотела его видеть. Но Люба приходила опять: он очень просит, пожалуйста, – продолжает моя собеседница. – Выбрав момент, когда в палате никого не было, зашла. Гагарин лежал забинтованный, глаза налиты кровью. Смотрит на меня и говорит: “Если б мог, я бы встал перед тобой на колени. Умоляю, прости меня”. Я говорю: “Ладно, чего уж там”. Он пожал мне руку. И всё. У нас ведь было не больше минуты [4].

Вставать ему не разрешали. Как-то в эти дни Юрий пошутил с медсестрой Румянцевой: “Вот станешь беззубой старушкой и будешь рассказывать своим внукам, как ухаживала за Гагариным”. Иногда от нечего делать Юрий, видя, что медсестра Румянцева сидит над тетрадками (она училась тогда в вечерней школе), говорил ей: “Ну, давай, будем решать твои задачи” – и начинал помогать ей. Иногда Юрий, устав от врачей, просил медсестру: “Закрой, пожалуйста, дверь и скажи, что я сплю”.

В день отъезда вызвали “чайку”. В машину его несли на носилках, и в этот момент он хохотал, наверное, представив со стороны картину выноса своего тела [15].