Пассажир с детьми. Юрий Гагарин до и после 27 марта 1968 года

Это стихотворение было преподнесено от имени журналистов “гагаринского пула” Валентине Гагариной, отмечавшей день рождения в Афганистане, в очередном мужнином туре. Совсем недавно отлетал целые сутки Титов, скоро полетит Андриян Николаев; декабрь 1961 года был хорошим временем для тех, кто не сомневался: еще чуть-чуть – и на Луну будут вывозить на экскурсии всех желающих, как в Суздаль, допустим.

Это для людей XXI века Луна – константа, символ чего-то неизменного, повторяющегося, циклического; “висит себе и висит”. Люди 1960-х воспринимали Луну по-иному: как объект, требующий немедленного действия.

Луна была не “отдельно”, “там”, а – “тут”, в поле зрения; циферблатом, по которому бежала стрелка, отсчитывающая часы до будущего. Каждый день, не ведущий к Луне, воспринимался как потеря времени.

Собственно, эта “аллергия”, связанная с Луной, началась еще с середины 1950-х: с ней что-то не так, и пора бы ее, как говаривал Ленин, “пощупать штыком”; Луна была аналогом Польши, которая отделяла Советскую Россию от Германии, второго – и главного – очага мировой революции; далековато и сложно, но – надо рисковать. Чтобы попасть в коммунизм в 1980 году, нужно было “пройти” Луну.

Люди 1960-х были так “накручены” – научной фантастикой, медиа, самой демографией (очень много тинейджеров-бебибумеров) – что чувствовали себя будто в изоляции; Земля, да, колыбель, но нельзя вечно жить в колыбели; это, как говорят футбольные комментаторы перед чемпионатом мира, как “выйти из группы” – надо делать обязательно.

Возможно, этот ажиотажный интерес объясняется еще и тем, что и сам СССР был своего рода “Луной” – отколовшимся от основной планеты телом, не слишком приспособленным для проживания – но по-своему красивым, экзотичным и, главное, выполняющим особую функцию: быть “первым островом на пути человечества в безбрежных океанах космоса” (П. Клушанцев).

Задним числом ясно, что это был самообман – но, по точной формулировке Виктора Пелевина, самый трогательный из всех национальных самообманов.

Соревнование с США – кто первый? – с самого начала приобретшее политическую окраску, теперь “домысливалось” как нечто вроде возвращения того, что изначально принадлежало Советскому Союзу по моральному праву. Луну следовало не просто “покорить”, но “от-воевать” у капиталистов – как, собственно, в “Незнайке на Луне”, книге, которая написана и опубликована как раз в эти годы. С Луной следовало “воссоединиться” – примерно как с Крымом в 2014-м; это база, выход в другие моря, “окно”; шестнадцатая республика СССР; там – наша история, наши вымпелы; мы первыми сфотографировали “темную сторону”. Техническая сложность освоения Луны (раскрутить ее быстрее с помощью взрывов, чтобы быстрее менялись день и ночь, искусственно создать атмосферу и т. п.), не вполне понятная массам и намеренно ретушируемая экспертами, которые осознавали, что оптимизм продается лучше скепсиса, в 1960-е была “переосмыслена” таким образом, что заменилась в коллективном сознании некой иной, враждебной захватившей Луну культурой, столкновение с которой приведет к необходимости изменить ее, осуществить политический “терраформинг”.

И кто лучше всех сможет справиться с этим – не “вообще”, а персонально?

Ну ясно же – кто.

Тот, кто уже покорил Луну – по крайней мере, в представлении поп-культуры. Тот, кто на протяжении нескольких лет был “лицом” советского лунного блефа – продолжавшегося почти до 1965-го.

Тот, кто сам был одержим Луной.

Луна была Святым Граалем, навязчивой идеей Гагарина.

Его страшно удручало, что во время своего полета он не видел ее; он жаловался на это, прибавляя, впрочем: “Но это не беда, посмотрю в следующий раз”. Она действовала на него магнетическим образом с юности – он к месту и не к месту поминал ее и мечтал о ней, как люди, всю жизнь промыкавшиеся по общежитиям, мечтают о собственной квартире. В Саратове, когда он только-только записался в аэроклуб и над ним принялись подшучивать приятели – не забудь, мол, как научишься, и нас прокатить, он угрожал им: “Подождите, я еще вас на Луну свожу!” [23]. Когда он появлялся откуда-нибудь неожиданно, то на вопрос, откуда он взялся, он непременно отвечал: “С Луны” [24].