Пассажир с детьми. Юрий Гагарин до и после 27 марта 1968 года

Разумеется, приступая к работе над книгой, автор воображал, что он, как персонаж детективов Стига Ларссона, еще раз, со свежей головой, заглянет под все камни и, дуракам везет, обнаружит, много лет спустя, нечто странное, такое, на что никто никогда не обращал внимания, – например, увидит в каком-нибудь клипе из “Голубого огонька” 1967–1968 годов, как Гагарин в ужасе отшатывается от, допустим, Леонова; или, расшифровав одну из известных цитат в его личных дневниках, выйдет через это на сюжет о диверсии. Подозрительных обстоятельств – и многообещающих деталей – так много, что можно склеить из них хоть второй самолет, хоть зенитную ракету, хоть Гарри Поттера на метле; в любом случае их достаточно для создания атмосферы саспенса – читая отчеты обо всей этой истории, вы из советского реалистического романа попадаете в филип-диковский; вы чувствуете, что происходит что-то не то. Сложно сказать, что именно изменилось, но что-то – изменилось: лица, расстановка мебели, интонации, “буквально все какое-то не такое” [12].

Беда в том, что, помимо летчиков и авиаинженеров, расследование гибели Гагарина привлекает толпы сумасшедших – как некоторое время назад решение теоремы Ферма. Именно так они и поступали – не доверяя экспертам, искали “символические” события, переставляли слова в “Дороге в космос”, подозревали друзей и родственников.

Оставляя в покое американских гипнотизеров и инопланетян (хотя в целом эти версии тоже выглядят перспективно), сформулируем: причиной гибели Гагарина был некий сверхзвуковой самолет Су, взлетевший с соседнего, Раменского аэродрома и осуществлявший полет не в своей зоне. Не просто полет: этот второй самолет пролетел, снижаясь, с очень большой, примерно 1200 километров в час, скоростью очень близко – НАД Гагариным и Серегиным [7]; от воздействия спутной (вихревой) волны они стукнулись головами о фонарь[79], разбили его, временно потеряли сознание; произошла разгерметизация кабины. Это действительно хорошая, стройная версия, объясняющая и отсутствие радиодоклада об аварийной ситуации, и отсутствие адреналина в крови – не успели даже испугаться, и отказ от катапультирования, и подозрительный, на фоне присутствия всего остального, недокомплект осколков фонаря. И главное – ясно, почему над всей этой историей сразу же опустилась завеса таинственности: ПВО проспала неконтролируемый летающий объект.

Эта версия очень внятно изложена космонавтом Шаталовым – однако, по сути, принадлежит С. Белоцерковскому и А. Леонову. Научный руководитель Гагарина в Академии Жуковского и Алексей-“Блондин”-Леонов рыскали по киржачским лесам еще в 1968-м – остались недовольны официальной отпиской – и годами мечтали заново разворошить дело. Когда в 1986-м начиналась горбачевская оттепель, бывшие преподаватель и студент добились-таки своего: пройдя пятьсот миллионов инстанций, они получили доступ к архивам и к двадцати девяти засекреченным томам, впервые увидев множество сведенных вместе документов – от карт погоды до материалов радиообмена. Из материалов стало ясно, что многие свидетели ерзали на стульях, очевидным образом стараясь не столько помочь найти причину странной гибели, сколько отвести от себя обвинение, хотя бы косвенное; кроме того, обнаружилось, что кое-какие документы фальсифицированы (Леонов говорит, что его показания были переписаны кем-то еще, а указанный им интервал в 1,5–2 секунды превратился в 15–20). Первая ревизионистская статья, за подписью обоих, была опубликована в 1987-м [8]. В начале 1990-х, за подписью Белоцерковского, вышла “Гибель Гагарина. Факты и домыслы”; и какой бы убогой ни казалась эта тоненькая книжечка, напечатанная слепым шрифтом, по сути, это – библия для тех, кто заинтересован в установлении правды о 27 марта 1968 года.

Проблема этой книги в раздражающем диссонансе: журналистское название, обещающее сенсационное расследование, – и очень длинная, на половину книги, интродукция – про Гагарина вообще: жизненный путь, черты характера, обучение в Жуковке. На самом деле, дальше начинается расследование – просто оно совсем не выглядит сенсационным (хотя, по сути, таковым является). Главное достоинство Белоцерковского – и главная проблема – состоит в том, что он не журналист. То есть он догадался, что был второй самолет, – и даже понял, что именно этот самолет руководитель полетами еще 12 минут после гибели принимал за гагаринский МиГ – но никак, вообще никак, не развил эту тему.