Пассажир с детьми. Юрий Гагарин до и после 27 марта 1968 года

По правде говоря, в описании Толкалина послевоенный Гжатск напоминает русскую версию Дикого Запада. Здесь у каждого мужчины есть оружие, а мальчишки играют в войну с настоящими, заряженными боевыми патронами пистолетами. “В войну играли – улица на улицу, мы в наших окопах, а они – в своих. У нас у Петрова был «дегтярев». Ходили в атаку. Как дашь – не в людей, конечно, поверху, трассирующими, – цепь залегала. Ну и немецкие гранаты, толкушки бросали, они же такие, для атаки, метров на 25, не поражают – бросишь куда-нибудь…” [5].

Вообще, существует много свидетельств – и клушинских, и гжатских – того, что Гагарин в детстве постоянно имел дело с неразорвавшимися снарядами. У самых разных мемуаристов повторяется одна и та же мизансцена: он сидит верхом на снаряде и лупит по нему молотком, пытаясь снять взрыватель и добраться до пороха. Не будет натяжкой заметить, что, очевидно, эксперименты с неразорвавшимися снарядами в детстве способствуют тому, что в молодости человек без видимых проблем поднимается на лифте на верхушку заправленной тоннами горючего космической ракеты.

Общее впечатление от знакомства с толкалинской книгой и другими источниками можно резюмировать так: Гагарин рад был переехать из деревни в город, поменять крестьянскую атмосферу на мещанско-рабочую. Гжатск был для Гагарина комфортной средой, которая могла удовлетворить самые разные его запросы. Тем удивительнее: ни с того ни с сего Гагарин решает, не доучившись в семилетке, бросить школу после шестого класса и уехать в московскую “ремеслуху”. Это неожиданное решение дает повод подозревать, не было ли оно следствием некоего не известного биографам происшествия: не совершил ли Гагарин нечто такое, из-за чего ему пришлось спешно эвакуироваться из Гжатска?

Нет смысла утаивать – такие вещи лучше проговаривать: краем уха, с чужих слов, автор слышал, что молодой Гагарин якобы принимал участие в чем-то вроде ограбления магазина: это называлось “надломить ларек” – и якобы именно чтобы избежать наказания, он покинул Гжатск. Беседы с гагаринскими знакомыми показывают, что все эти слухи следует квалифицировать как беспочвенные; во всяком случае, у нас нет ни одного свидетельства, позволяющего всерьез принять эту версию. Если Гагарин в самом деле вынужден был сорваться в Москву, чтобы не угодить под арест, – почему в дальнейшем он не избегал Гжатска и всегда приезжал туда на каникулы? Затем Гагарин уехал в Москву вовсе не “вдруг” – а лишь со второй попытки (об этом ниже). И самое главное – у него были поводы, гораздо более прозаичные, для того чтобы уйти из школы раньше, чем следует.

“Семья Гагарина, потерявшая в войну всё, жила в первые послевоенные годы бедно. Не было ни хорошей обстановки, ни приличной одежды. Отцу с больными ногами приходилось работать плотником. На матери лежал огород и работа по дому. В то время была введена плата за обучение в 8—10-х классах и в высших учебных заведениях. И Юра задумал сам пробивать себе дорогу в жизни” [15]. Толкалин также категорически отрицает “криминальную версию” – не тот характер – и подтверждает, что Гагарин был далеко не единственным из их класса, на кого давили отцы и требовали как можно скорее получать профессиональное образование – рабочую то есть специальность. Сам он склонял Гагарина к тому, чтобы доучиться, – но на того не подействовали дружеские увещевания. “Он увидел: этот ушел, тот ушел, Петров ушел, Васильев, полкласса ушло, я могу перечислить…”

В седьмом классе учатся тринадцатилетние дети, а Юра Гагарин был пятнадцатилетним юношей; возраст, когда способные к самоанализу и ориентированные на большую карьеру молодые люди уже становятся главными героями романов. И если уж не “Красное и черное”, то “Пятнадцатилетнего капитана” Гагарин читал к тому времени наверняка.

Летом 1949-го Гагарины начинают готовить экспедицию на восток – в Москву.

* * *

История гагаринской семьи – хорошая иллюстрация социальных процессов, которые разворачивались в России в ХХ веке – на пути “от фермы к фабрике” [20] или, если угодно, от хлева к космическому кораблю.