Пассажир с детьми. Юрий Гагарин до и после 27 марта 1968 года

Окружение всякий раз навязывало Гагарину понятную, инерционную групповую идентичность – часто комфортную и/или престижную (“физкультурник”, “металлург”, “полярный летчик”, “космонавт Первого отряда”): а он несколько раз за жизнь преодолевал эту “социальную гравитацию”, рано осознав, что идентичности – ситуативны. Многим людям удается освоить приемы мимикрии и осуществить адаптацию – но только некоторые способны раз за разом “избавляться от багажа” в надежде найти себе других “своих” – не ради комфорта, а ради выполнения новой задачи; “перепридумать себя” не ради скорейшего достижения состояния покоя – а, наоборот, чтобы превратиться в новый, другой инструмент деятельности.

* * *

И вот еще что: несмотря на весь трагизм истории этой семьи – на круг, в итоге, им повезло перескочить через самое страшное тридцатилетие – с 1918-го до, условно, 1948-го – без особых потерь, сохранив максимум популяции. Их не раскулачили и не сослали, они умудрились выжить, несмотря на то, что оказались в зоне столкновения двух огромных армий, а затем не умерли от голода в послевоенные годы.

Выжив – и заметив открывающиеся перспективы, они успешно воспользовались ими, выиграв таким образом от “идеального шторма” 1918–1948. В качестве благодарности своему партнеру – государству семья стала оплотом лояльности ему – и примером успешного симбиоза. Род Гагариных, пусть уже не такой большой, как раньше, процветает во всех отношениях – и, похоже, прочно вошел в число пресловутых “двухсот семей”, которые являются главными бенефициарами политического режима в России – и представляют верхнее сословие в стратифицированном российском обществе.

Глава 3. Литейная

Разумеется, гагаринское ПТУ теперь называется “лицей”, так что еще через 50 лет фраза “Гагарин, как и Пушкин, учился в лицее” наверняка не будет казаться такой нелепой, как сейчас. Так же эволюционирует и понятие “черт знает где”: в 1949-м Люберцы для москвича, живущего в центре, были то же самое, что Камчатка, сейчас это город, граница которого с Москвой – условность; скоро мы и вовсе перестанем понимать, почему биографы говорят, что Гагарин уехал из Гжатска учиться в Люберцы, а не – попросту – в Москву.

Если цены на квадратный метр жилья как-то отражают рейтинг благополучия районов, то Люберцы – промышленный пригород на востоке Москвы, который в конце 1980-х благодаря субкультуре “люберов” пользовался едва ли не самой зловещей репутацией в стране, – не самое уютное место на свете.

В 1949 году Люберцы представляли собой железнодорожную станцию и россыпь рабочих поселков вокруг одного большого завода и множества маленьких. Жизнь была, как нетрудно догадаться, не сахар. Карточки отменили в 1947-м, но провизия и товары по-прежнему в дефиците, промышленность только-только перестала работать на войну, и конверсия происходила медленно. Всюду были “толкучки”, где дороже всего стоил трофейный ширпотреб. Огромное количество инвалидов и нищих, часто одновременно.

Люберецкий краевед так описывает тогдашний центр города – привокзальную площадь с распивочным заведением “Голубой Дунай”, где собирались молодые ветераны войны. “Рабочие с ГЛЗ (государственный люберецкий завод) приносили для продажи дрова (обрезки досок и чурбачки). Целый ряд торговок предлагали «кофе» (из желудей) и «какао» (из шелухи от очистки зерен). Бабушки варили дома «питье». Заливали в утепленные чайники и приносили на площадь. Зазывали покупателей: «Кому горячий кофий!», «Покупайте сладкая какава!» Тут же можно было купить вареную картошку с укропом, лепешки. Девчонки и мальчишки жевали жмых (остатки семян масличных растений после выжимания из них масла), чаще из подсолнечника” [3].

После 1991 года малопрестижные профтехучилища часто выдавливали на окраины городов, однако Люберцы – исключение: лицей, приятное глазу здание казенной архитектуры, стоит посреди здешней хай-стрит, Октябрьского проспекта, – на случай если вы соберетесь туда – справа от большого, напоминающего мексиканскую гасиенду, Макдоналдса; примерно на месте его парковки находилось общежитие ремесленного училища при заводе сельскохозяйственных машин имени Ухтомского.

Вымощенную площадку перед зданием лицея украшает постамент со скульптурой Гагарина. Судя по некоторой разбалансированности членов, космонавт изображен в состоянии не то невесомости, не то эйфории от успеха советской космической программы. Между пьедесталом и ногами – шар и некая железная лента, наверное, “орбита”. Памятник несколько лубочный, кто-то даже мог бы назвать его китчевым, однако это тот случай, когда примитивистская форма удачно отражает не “психологию” и “внутренний мир” персонажа, а коллективные представления о нем: над Люберцами парит трогательный человек будущего, ставший со временем добрым духом города, гением места. В 2010 году англичане, планируя праздновать пятидесятилетие первого полета в Лондоне, купили право сделать копию именно с этого памятника.