Пассажир с детьми. Юрий Гагарин до и после 27 марта 1968 года

Впоследствии у Гагарина появилась манера фамильярно называть ее “шариком” (“облетел вокруг шарика”); но не так чтоб размером с апельсин или даже глобус; ведь Земля и с Луны-то кажется огромной – а оттуда до Земли 380 тысяч километров. С трехсот километров (“аж” с трехсот – или все-таки можно презрительно махнуть рукой: “всего с трехсот”?) Гагарин увидел ее как широкоформатную плоскую громадину – хотя и заметно, что по бокам закругляющуюся. Этот горизонт, искривляющийся дугой, оказался “самым красивым зрелищем: окрашенная всеми цветами радуги полоса, разделяющая Землю в свете солнечных лучей от черного неба”.

На встречах с поклонниками Гагарин цитировал Лермонтова про “В небесах торжественно и чудно спит Земля в сиянье голубом…”; с восхищением [90].

“Как житель Южной Америки, хочу вас спросить: красив ли наш континент с высоты космического полета?

Ответ: Очень красив” [84].

“– Юрий Алексеевич, скажите, из космоса видно, что Земля имеет круглую форму?.. Или она вроде как блин? <…>

– Могу заверить, что Земля наша круглая, – засмеялся Гагарин. – Сам видел, собственными глазами” [63].

Вопросы военного ведомства, на которые Гагарин обязан был ответить, касались не столько эмоций и эстетики, сколько нюансов восприятия, имеющих “оборонный” аспект.

“Вопрос: Как вы прикидываете, какие минимальные размеры предметов вы надежно можете различить своим глазом без прибора, без фотографий – смотришь и видишь: вот дорога идет, видно ее, а тропинку не видно, идет поезд, видно, а автомобиль, например, не видно?

Ответ: Ну, поездов я не видел, автомобилей тоже. Но вот реки и притоки рек видно. Обычные пашни, они видны как квадраты, вспаханные или невспаханные. Это видно было с высоты, когда работала третья ступень и конец третьей ступени.

Вопрос: Вот вы летите над городом, можно нарисовать схему улиц?

Ответ: Над городами я не пролетал, и таких, наверное, городов не было. Мне кажется, что предметы размером метров в сто можно наблюдать. Вот острова, потом притоки этих рек больших, они, по-моему, не такие большие эти притоки, a их видно хорошо” [24].

Хорошо – а будь у него в руках фотоаппарат, что можно было бы сфотографировать? Гагарин объяснил, что на цветную пленку можно запечатлеть “голубой ореол вокруг Земли” и оранжевый свет, появляющийся при выходе из тени; “на Земле таких цветов не удавалось наблюдать” [24]. А еще как и какие видны цвета? Лес – зеленый, водная поверхность – серая.

Часы тикали, и на 40-й минуте наступил один из опаснейших моментов космического путешествия. Гибель при прописанной Гагарину по протоколу контрольной попытке произвести прием пищи кажется комичной в силу нелепости, однако в ней не было ничего невероятного. Никто не знал, сработают ли глотательные рефлексы, будет ли пища проходить по пищеводу и т. д. Да просто мог поперхнуться – мало ли, с непривычки, в невесомости; а если бы Гагарина стошнило внутри гермошлема? Это тоже может показаться абсурдом – что значит “стошнило”, с какой стати? Однако в невесомости – тошнит, просто у человека с натренированным вестибулярным аппаратом это начинается не сразу, и Гагарину (в этом смысле) повезло, что его полет был не слишком продолжительным. А Титова – тошнило. Терешкову – тоже. И так далее. Захлебнуться рвотой внутри шлема – дело тридцати секунд; отсылаем читателя к книге Мэри Роуч “Packing for Mars” [3], где такого рода перспективы описаны с подобающей скрупулезностью.

Часа за два до обеденного гонга Королев, развлекая мающегося без дела Гагарина, уже закупоренного в корабле, напоминал ему о разнообразии выбора – “колбаса, драже там и варенье к чаю”, “63 штуки, будешь толстый” и т. п. – пока, дойдя до идеи использовать все это изобилие в качестве закуски, а затем сообразили, что диалог фиксируется: “Зараза, а ведь он записывает ведь всё, мерзавец. Хе-хе”[29] [15].

“Чтобы крошки и пыль от пищевых продуктов не попали в дыхательные пути” [82], еда – сытная, но не особенно вкусная, по отзыву Каманина [9] – была упакована в тубы, на манер зубной пасты: плавленый сыр, шоколадный соус, кофе с молоком. Хлеб был напечен небольшими буханочками-шариками по 9 граммов максимум: целиком в рот [93]. Гагарин остановился на следующем меню: щавелевое пюре с мясом, мясной паштет и шоколадный соус [92]. Начал, однако, он с тубы, где был черносмородиновый сок с мякотью: “Была установлена возможность питания человека в космосе – может проглотить или нет?” [94].

Пока Гагарин воевал со своими тубами, жители Земли узнали, что началась космическая эра. В 10.02 диктор Левитан возвестил “о первом в мире полете человека в космическое пространство” и голосом, звучащим как орган, грянул: “С человеком на борту!”