Пассажирка

– …Судно бросило на риф… мы ничего не могли поделать, кроме как цепляться за него, пока оно рушилось. Те из нас, кто выжил, добрались до отмели и выползли на берег. Неделю жили мы, подобно дикарям, собирая крохи пищи, охотясь на кабанов, строя жилища из пальмовых листьев и сухих деревьев, которые удавалось найти, денно и нощно ища воду. У нас был лишь один нож – и слава богу, ибо мы настолько выжили из ума, что могли поубивать друг друга в кровожадном бешенстве.

– Было бы досадно, – проворчал Чейз, тыча ложкой в рагу. Николас прочистил горло.

Зеленые глаза Чейза скользнули и встретились с его взглядом, он поднял бокал. По замыслу Холла призовая команда состояла из матросов, многие годы знавших Николаса. Дэйви Чейз знал его дольше всех остальных. Они с Чейзом поднялись на борт старого корабля капитана Холла, «Леди Анны», юнгами – всего за несколько недель до того, как шторм разорвал «Леди Анну» в клочья. И оба вместе с капитаном попали на временную службу Флота Его Величества на том же самом корабле, что спас их от волн.

Рен рассказывал свою историю громким шепотом, его голос поднимался и опускался с каждой воображаемой опасностью. Сам пережив тяжелое испытание в возрасте одиннадцати лет – два дня и две ночи голода, жажды и страха смерти от переохлаждения в суровой зимней воде, – Николас чувствовал неуклонно нарастающее раздражение. Холл не давал им с Чейзом отключиться, отвлекая историями о путешествиях по Вест-Индии: о его любимых портовых блудницах; о шторме, когда вода, мачты, палуба были освещены странным голубым пламенем; о небольшом кладе из старых испанских слитков, о которые он споткнулся, убегая от британских войск через Тортолу.

Об этом переживании Николас предпочитал не распространяться. Оно явно не относилось к тому, о чем ему нравилось думать. Губы трескались и кровоточили, постоянно горя от соленой воды, и порой – до сих пор – ему казалось, будто он все еще чувствует занозы под ногтями от куска фальшборта, за который цеплялся. В начале третьего дня, когда в глазах у него потемнело, а страх душил уже почти физически, к нему подплыл капитан Холл и удержал на плаву. Но спасение стало началом очередного кошмара.

Что-то звериное зашевелилось в Николасе, когда первый помощник накрыл рукой голое запястье Этты. Что-то, от чего захотелось незамедлительно отхватить эту руку.

Она – работа.

Средство для достижения цели.

Но и Рену не принадлежит.

– Мистер Рен, – перебил он. Воцарившаяся тишина щелкнула по каюте, словно хлыст. – Возможно, вы будете столь любезны, уточнив один момент в вашем рассказе.

Губы мистера Рена скривились в ухмылку:

– Конечно. Что вас беспокоит?

Первой ошибкой Рена было предположить, что никто из присутствующих никогда не плавал через Виргинские острова.

– Вы упомянули, что остров, где вас выбросило на берег, находился примерно в двух лигах от Тортолы? Северо-восточнее острова Петра?

Стул Чейза скрипнул, когда тот устроился на нем поудобнее. Улыбка на мгновение сползла с лица Рена, но он ответил:

– Да, полагаю, так все и было.

– Думаю, вы, конечно, имеете в виду остров Сундук Мертвеца, – начал Николас, размышляя, выглядел ли он хоть наполовину так же дьявольски, как себя чувствовал.

– Я… – проговорил Рен, заливаясь легким румянцем. – Я не знал, что вам это известно.

Это мы поняли.

– Думаю, вам было бы трудно найти моряка, который бы об этом не слышал, сэр, – заметил Николас. – Это остров, где Черная борода высадил пятнадцать своих матросов только с кортиками и бутылкой рома в отместку за мятеж, верно?

– Верно, – радостно подтвердил Чейз. – Они попытались доплыть до острова Петра, но утонули. Вот почему этот берег называется Берегом мертвеца: конечно, из-за тел, которые на него выбросило.

Этта подалась вперед, неожиданный интерес заискрился в ее глазах от этих восхитительно ужасающих подробностей:

– Правда?

– Несомненно. Но в этом, видите ли, и беда, – ответил Николас, обращаясь к задеревеневшей улыбке Рена. – Я самолично видел Сундук Мертвеца и боюсь, в ваше описание закралась ошибка. Это голые скалы, где нет ни пресной воды, ни растительности и, конечно, никаких кабанов, на которых можно было бы поохотиться.

Ложка Николаса чиркнула по дну тарелки. Когда он снова осмелился поднять глаза, Этта смотрела на него, закусив нижнюю губу. Ее глаза искрились смехом, и он почувствовал, как в груди растекается небольшой сгусток тепла.

Рен решил обновить кларет в своем и Эттином бокалах. Возможно, виной было неловкое положение или то, что Рен, казалось, раскалился так, что об него можно было завивать парики, но Этта, залпом осушив бокал, пропела с очаровательным пьяным смехом:

– Пятнадцать человек на сундук мертвеца! Йо-хо-хо и бутылка рома!

Николас моргнул. Серебро звякнуло о тарелки. Стулья скрипнули, когда мужчины повернулись к Этте. Девушка побледнела, уставившись в колени, словно юбка могла подсказать ей, как выкрутиться.

– Где вы слышали эту необыкновенную песню? – поинтересовался Рен.