Шум из таверны подплыл к ней на облаке табачного дыма, кожи, мокрой псины; за мгновение перед тем, как закрыть дверь, девушка в последний раз взглянула на профиль подавленного Николаса, уставившегося в огонь.
Этого должно быть достаточно. Как только таверна опустеет и ее обитатели отправятся спать, она пойдет на томительный грохот прохода ко входу, как в Метрополитене. Впервые за несколько дней она вновь ощутила себя хозяйкой собственной жизни, а не просто невольным пассажиром по чужой милости.
В плечо вцепилась рука, поворачивая ее. Часовой лишь поднял черную бровь, когда София протащила ее последние несколько шагов к следующей двери по коридору. Оказавшись внутри, она аккуратно притворила ее и встала возле стены, отделяющей их комнату от комнаты старика.
Сайрус Айронвуд осушил последнюю каплю Эттиного терпения, голова пульсировала от изнеможения, когда она оглядела тесную комнату. Снова? Может, это и было настоящим наказанием старика за сделанное Роуз: держать ее дочь взаперти со свирепой Софией, вынуждая безропотно слушать все ее разглагольствования. Разочарование, душившее ее, оказалось таким настоящим, что она поймала себя на том, что вцепилась в спинку хлипкого стула, всерьез подумывая о том, как бы разбить его о ближайшую стену.
– Что ты?.. – спросила она, но София лишь вскинула руку, прижимая ухо к стене.
– Я их не слышу, – прошептала она. – Так что, надеюсь, и они не слышат нас. – Она опустилась на кровать в бурлящих волнах юбки. – Нет, но какая наглость! Выставляют меня какой-то дурочкой… затыкают. А ведь это я тебя нашла! Как они смеют отсылать меня!
–
– Да,
Старик оказался столь же приятен, как разъяренная кошка; будь Этта на месте Софии, она бы цеплялась за любую возможность находиться с ним рядом как можно меньше. Он заставлял Софию служить ему, буквально запрещал отправиться в любой год, могущий подарить женщине хоть какие-то права. Этта задумалась, насколько лучше могла бы стать жизнь Софии, если бы та вырвалась из кулака дражайшего дедушки.
– А что ты так туда рвалась? – спросила Этта. – Если тебя так беспокоит, что он не сказал тебе, зачем ему я, почему не настояла, чтобы остаться?
София усмехнулась:
– Никто не спорит с дедушкой. Спроси остальные семьи. Они на собственном опыте расскажут, что бывает, если игнорировать его желания.
Этта обдумывала ситуацию, медленно подходя и садясь рядом с Софией. Девушка кипела от злости, шумно и тяжело дыша, но Этта не могла определить, от злости или от унижения.
– Расскажи мне, что они сказали, – потребовала София.
Этта рассказала. По большей части. Зашифрованное письмо матери она держала прижатым к тяжелой юбке платья, вне поля зрения разъяренной фурии.
– Астролябия? – недоверчиво переспросила София. – Он по-прежнему ищет ее после всего, что случилось?
– Ты знаешь о ней что-нибудь еще? – осторожно поинтересовалась Этта.
София безрадостно ухмыльнулась:
– Конечно нет. С чего бы им обсуждать это со
Снова этот таинственный Джулиан.
– Внук Сайруса, верно? – с нажимом спросила Этта.
– Он… – начала София. – Он умер. Он был наследником после того, как его отец утонул, а дядя застрелился на охоте.
Она провела рукой по густым темным волосам – кукольное лицо стало мрачным и пустым.
– Он был моим суженым.
– Вы были помолвлены?
Несмотря ни на что, Этта почувствовала прилив сострадания. И тут же стала судорожно снова искать способ вернуть отчуждение, которое некогда испытывала к девушке.
– С самого детства, – сказала София. – Идеальная партия. Знаешь, как редко у путешественников появляется возможность пожениться друг с другом? И все потому, что я родилась у дальних родственников. Это был мой…
– Твой что? – спросила Этта. То, как София начала говорить, едва оборвав себя на полуслове, заставило ее вообразить, что, возможно, девушка хотела об этом поговорить… поскольку не могла обсудить это больше ни с кем.
– Мой отец был