Пассажиры колбасного поезда. Этюды к картине быта российского города: 1917-1991

Активно пользовались плавками и купальными костюмами не только автовладельцы, но и туристы, нередко добиравшиеся на юг с помощью автостопа. Это явление пришло в СССР с Запада. Там в конце 1950-х существовала довольно развитая система организованного автостопа. Останавливая автомобиль, человек предъявлял водителю специальный жетон и так мог проехать часть пути. К началу 1960-х годов автостоповское движение пришло и в советскую действительность. В Ленинграде, например, оно зародилось в 1961 году, и по талонам «Автостопа» за первый год ленинградцы проехали 150 000 км, а за 1963 год – уже 10 500 000 км. После состоявшегося весной 1964 года совещания при Центральном совете по туризму, рекомендовавшего «распространять метод „автостопа“, делающий путешествие доступным миллионам советских людей…», почин распространился по всем областям СССР237. «Автостоповцев» можно было увидеть на дорогах Поволжья, Новгородчины, Прибалтики и т. д. В областных советах по туризму при профсоюзах желающим путешествовать предельно дешевым способом выдавали книжки «со знаком остановки машин на обложке». Кроме того, за очень небольшую плату поклонники «Автостопа» приобретали талоны на проезд. Водитель, берущий пассажиров, теоретически мог собрать эти талоны, затем отправить их в советы по туризму и получить шанс выиграть в специальной лотерее шоферов-автостоповцев238. Однако это была трудоемкая и малоэффективная работа. Водителям более выгодно было сдавать талоны «Автостопа» в бухгалтерию собственных предприятий для получения денежной компенсации. Но и эта идея оказалась трудновыполнимой. В советских условиях, где, кроме плохих дорог, существовала запутанная система учета и распределения финансов, «Автостоп» не получил должного развития. Однако «дикое» передвижение по стране росло и за счет «походников», использовавших поезда и автобусы.

Плавки, 1970-е. Личный архив О. Н. Годисова

В конце 1920-х в СССР существовало Общество пролетарского туризма и экскурсий (ОПТЭ). Оно занималось развитием «туристского движения среди рабочих и крестьянских масс и политическим руководством этим движением»239. Походы, которые организовывало ОПТЭ, носили по большей части политическую и познавательную направленность. Свободу экскурсий в 1930-х годах ограничивала жесткая система паспортного контроля, сковывавшая передвижение граждан по стране. В годы хрущевских реформ туристы могли сами выбирать маршруты. Походы приобрели в основном оздоровительно-спортивную направленность с явно романтическим, а иногда и эротическим оттенком. Существовала даже поговорка: «Альпинизм – школа мужества, а туризм – школа замужества». Человек в кедах, в спортивном трикотажном синем костюме с растянутыми коленками, с огромным рюкзаком – наиболее характерный типаж советских вокзалов 1960-х – начала 1970-х годов. Еще одной важной деталью облика походника стала гитара. Это было время появления самодеятельной (авторской) песни, весьма почитаемой у туристов.

Походный стиль досуга в годы оттепели противопоставлялся нудному, упорядоченному отдыху в санаториях, а сами походники множили племя «дикарей». Культурно-бытовую значимость купальников и плавок, подчеркивающих хорошее телосложение и сексуальный шарм их владельцев, особенно ярко продемонстрировала киноверсия пьесы «Дикари». В 1963 году на экраны страны вышел фильм «Три плюс два» режиссера Генриха Оганесяна. Герои кинокартины, заметно помолодевшие по сравнению с действующими лицами спектакля в театре Ермоловой, с явным удовольствием демонстрировали и спецодежду для купания, и свои тела. Они, современно мыслящие и раскованные люди 1960-х годов, отдыхали «дикарями». И в качестве недостойной альтернативы своей повседневности они с иронией говорили об организованном «культурном отдыхе». Его признаки – не только трехразовое питание, но и явное наследие сталинского прошлого, специфическая одежда – «пижама в полоску»240, лишенная и эротизма и приватности.

Елка

Религиозные праздники в стране «безбожников»: инверсия досуговых норм и патологий

Считать слово «елка» советизмом абсурдно. Более того, превращение наименования хвойного растения в понятие, означающее некое праздничное действо, зафиксировал еще Даль. В его словаре отмечено: «Переняв, через Питер, от немцев обычай готовить детям к рождеству разукрашенную, освещенную елку, мы зовем так иногда и самый день елки, сочельник»241. Действительно, в России к 1917 году важным компонентом зимних религиозных праздников стало еловое дерево. Без него не проходили ни Рождество, ни Cвятки в городской среде. И это уже воспринималось как устойчивая бытовая норма, как народная традиция. Но все же слово «елка» может быть отнесено к вербальным знакам советского быта. Оно аккумулирует в себе изменения властного отношения к праздничному досугу в городах и демонстрирует инверсию бытовых норм и аномалий советской повседневности.