Пассионарная Россия

Труднее же всего разобраться в дальневосточной политике правительства Александра III. Проведение активной политики в этом регионе для России было безусловно необходимо. Однако верно и то, что именно в годы правления Александра III «намечались те первые шаги агрессивной дальневосточной политики, втянувшей нас впоследствии в гибельную войну с Японией».

Не считая, по-видимому, себя специалистом в области финансов, экономики, аграрной политики, Александр III активно использует специалистов, доверяя экономический штурвал страны то осторожному М. Т. Лорис-Меликову, то рисковому реформатору с жилкой авантюриста – А. А. Абазе, то бесстрашному Д. А. Милютину, то ученейшему и культурнейшему человеку, киевскому профессору H. X. Бунге, который, по словам даже столь критичного С. Любеша, был «честным и дельным финансистом», приложившим много стараний к упорядочению налоговой системы и всего финансового управления. Прислушивался государь и к советам сменившего Бунге на посту министра финансов И. А. Вышнеградского, инженера, ученого в области механики, опытного финансиста, и сменившего Вышнеградского на сем непростом и решающем для успеха экономических реформ в России посту С. Ю. Витте.

Интересно, что государь прислушивался к советам С. Ю. Витте не только в сфере финансов и экономики, но и в области национальной политики, соглашаясь, в частности, с ним в том, что не только безнравственно и не по-христиански, но и в ущерб и во вред России проведение чрезмерно жесткой политики в отношении инородцев и иноверцев. Об этом пишет и сам С. Ю. Витте в своих воспоминаниях, к которым мы вскоре перейдем, и С. Любеш. Причем, если Витте основывает свои выводы на личных воспоминаниях, то С. Любеш строит свои умозаключения на основе анализа резолюций государя на разных деловых бумагах. Они действительно небезынтересны. На докладе Лорис-Меликова о киевском погроме: «Весьма прискорбно, надеюсь, что порядок будет совершенно восстановлен». На сопроводительной бумаге о погромах в Херсонской губернии: «Не может быть, чтобы никто не возбуждал населения против евреев. Необходимо хорошенько произвести следствие по всем этим делам». Впоследствии, пишет С. Любеш, отрицательное отношение Александра III к еврейским погромам еще более усилилось, когда он узнал о двух версиях об их «инициаторах»: по мнению Лорис-Меликова, это были «анархисты» и «крамольники», а по версии графа Кутайсова, обследовавшего погромы и представившего в 1881 г. по сему поводу записку, это были чины полиции. По-видимому, государь не жаловал ни тех, ни других и на записке начертал: «Весьма грустно». Кстати о крамольниках, тот же С. Любеш приводит одну замечательную резолюцию государя. Совершена попытка покушения на Александра III, в которой, кстати, участвовал А. Ульянов. На Невском арестована группа людей с бомбами в форме книг в руках. А государь, обеспокоенный, безусловно, возможностью возрождения революционного терроризма в России, не только не принимает жестких мер, но накладывает такую вот резолюцию на докладе о беспорядках в Ростове-на-Дону: «Если б возможно было главных зачинщиков хорошенько посечь, а не предавать суду, гораздо было бы полезнее и проще». Они на него с бомбами, батюшку его в клочья бомбой разорвали, а он – посечь…

К слову сказать, многие авторы предполагают (и С. Любеш в том числе), что быстро развившийся у государя и сведший его в могилу нефрит был результатом травматического повреждения, полученного им во время покушения на него в Борках… Нефрит и «освободил Россию от этого тупого и ограниченного гиганта, свободно ломавшего подковы и гнувшего рукой серебряные рубли», безжалостно резюмирует С. Любеш. Имеющаяся в распоряжении современного читателя историческая литература позволяет нарисовать более привлекательный, менее одиозный и однозначный портрет этого российского императора. Да и вообще опыт показывает, что исторические портреты нельзя писать одной краской… Однако ж и из созданного С. Любешем портрета читатель выберет для себя много полезного. В частности, автор прав, выделяя в качестве главной черты государя умение подбирать знающих дело компетентных помощников. Одним из таких людей стал во времена этого правления С. Ю. Витте, – по словам Любеша, умный, энергичный, смелый до дерзости, твердый и самоуверенный политик. «Таких людей европейской, даже американской складки бюрократия наша до того не знала. Даже внешностью своей, крупной фигурой, резкостью, деловитостью и уверенностью в своих силах, с налетом грубости, ярко выделялся он из толпы сановников, окружавших царя и правивших Россией». Кстати, вспомним, что, по характеристике С. Любеша (но уже со знаком минус), теми же качествами обладал и государь, во всяком случае, уверенность в своих силах была ему присуща. Однако же сходство на том и кончалось, ибо если Витте был опытным и умелым экономистом, царь «в этом, конечно, ничего не понимал, но он видел, что Витте бескорыстнее, дельнее и умнее окружавших его сановников».