Пассионарная Россия

Идея создания прогрессивных «европейских хозяйств» выкристаллизовалась у Столыпина не сразу, а вынашивалась им достаточно долго, поэтапно. Сыграли роль и личные наблюдения от поездок в Швейцарию и Германию, и собственно обретенный практический опыт в Колноберже, что находился неподалеку от Ковно. Во Всеподданнейшем отчете из Саратовской губернии он совершенно официально излагал свою точку зрения: «Если бы дать возможность трудолюбивому землеробу получить сначала временно в виде искуса, а затем закрепить за ним отдельный земельный участок, вырезанный из государственных земель или из земельного фонда Крестьянского банка, причем обеспечена была бы наличность воды и другие насущные условия культурного землепользования, то наряду с общиною, где она жизненна, появился бы самостоятельный, зажиточный поселянин, устойчивый представитель земли».

Сделавшись министром, он не замедлил внести в Государственную думу законопроект об укреплении за крестьянами, владеющими надельной землей, принадлежащей им части в личную собственность, что вызвало еще более оживленные прения. В думской речи 10 мая 1907 г. Столыпин говорил о проекте национализации земли (за плату и бесплатно) и предоставлении ее в пользование крестьянам, указывая, что такая коренная ломка произвела бы социальную революцию и полное крушение правовых понятий.

Реформа, столь враждебно встреченная в России, была тут же по достоинству оценена за границей. Известно признание императора Вильгельма: «С Россией надо кончать скорее – через десять лет она будет непобедима, как основанная на правильной форме хозяйствования».

Оказавшись на посту председателя Совета Министров, он затребовал из всех ведомств те первоочередные проекты, которые лежали там без движения вследствие царившей бюрократической рутины. И ему удалось составить более или менее целостную программу умеренных преобразований, фактически охватывающих все сферы жизни – от комплекса последовательных мероприятий по местному управлению до мер в области рабочего законодательства по страхованию от несчастных случаев, по болезни, инвалидности и старости. Большое значение имел и столыпинский проект введения всеобщего начального образования.

Реформатор Столыпин, в отличие от ярых консерваторов типа Дурново и Горемыкина, бесспорно, выглядит горячим поборником прогресса. Только стремясь к нему, он желал прежде всего целенаправленно уничтожить революцию, снять ее с повестки дня, но не только путем репрессий, но и при помощи радикальных реформ: разрешить основные вопросы назревающей в России бури, не нарушая всерьез общественного спокойствия, – и, конечно же, в духе, угодном для правительства и правящих кругов. «Да, я схватил революцию за глотку, – говорил П. А. Столыпин, – и кончу тем, что задушу ее, если… сам останусь жив». По Столыпину, революционный переворот – это страшная круговерть, когда неизбежны жертвы, хаос, террор, а он не сторонник кровопролития – того, чтобы «пускать народ на произвол времени и случая». Его программа: «Ни реакции, ни революции – поступательное движение вперед по пути экономики среди порядка и законности, без которой немыслима никакая плодотворная деятельность». Вот откуда и брошенный им вызов: «Вам, господа, нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия».

Существо проводимой им политики составляло лавирование между интересами помещиков и самодержавия, с одной стороны, и задачами буржуазного развития страны – с другой. Истории известна его формула: «Дайте государству 20 лет покоя внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России».

Как ни странно, эпоха реформ конца XIX – начала XX вв. во многом напоминала эпоху реформ начала XIX в. – времена Александра I: те же благие надежды и смелые замыслы, та же острота социальных коллизий. А в итоге схожий трагический исход – не увенчавшийся успехом поиск компромисса между непримиримыми, диаметрально противоположными тенденциями.

Остается только догадываться, какие подспудные силы ощущал в себе П. А. Столыпин, готовый не раз и не два, а десятки и сотни раз неутомимо, устно и письменно, обращаться к государю, вызывая у того негодование, раздражение, и все-таки настаивать на своем, понимая, что выдвигаемый им очередной вопрос есть вопрос «громадной важности» для России. А поскольку «столыпинские затеи» всегда носили взрывоопасный характер, то верховный правитель России предпочитал лучше уговорить себя «не брать страшной ответственности перед Богом», чем предпринять решительные шаги. Думские деятели также дружно проволакивали все законопроекты.

Столыпин оказался в тупиковой ситуации. Нормальным законодательным путем ему не удалось, пожалуй, провести ни одного сколько-нибудь значительного преобразования – все вступало в действие указами императора.