Пассионарная Россия

Первое, что вы отметите для себя, – это явную симпатию, с которой описывает знаменитый историк деяния Грозного периода реформ. Впрочем, положительный характер ряда реформ Ивана IV Васильевича редко кто из историков отрицал. Однако для Карамзина в рассмотрении этой эпохи главное – не столько явления, тенденции исторического процесса, сколько события, их моральная оценка. С благолепным пиететом убежденного монархиста описывает он набожность царя, «искреннюю любовь к добродетельной супруге». И даже отмечаемые им недостатки юного царя кажутся возрастными, простительными. «Он любил показывать себя царем, но не в делах мудрого правления, а в наказаниях, в необузданности прихотей; играл, так сказать, милостями и опалами, умножая число любимцев, еще более умножал число отверженных; своевольствовал, чтобы доказать свою независимость, и еще зависел от вельмож, ибо не трудился в устроении царства и не знал, что государь, истинно независимый, есть только государь добродетельный. Никогда Россия не управлялась хуже…». Но далее историк показывает, что управлялась она столь плохо потому, что «Глинские, подобно Шуйским, делали что хотели именем юноши-государя».

Государь же юный на глазах взрослел и мужал. «Юное, пылкое сердце его хотело открыть себя перед лицом России…». А фрагмент, посвященный событиям, в ходе которых Глинские были убиты, мятежное господство бояр разрушалось, «уступив место единовластию царскому, чуждому тиранства и прихоти», и царь Иван IV «взял власть», автор заканчивает просто замечательно для исторического сочинения: «Народ плакал от умиления вместе с юным своим царем».

В истории редко что-нибудь происходит вдруг. Любое событие, изменение долго готовится в недрах предшествующей эпохи. Н. Карамзин, казалось бы, трогательно верит в это «вдруг». Фрагмент из главы 1-й IX тома начинается печально-элегически:

«Приступаем к описанию ужасной перемены в душе царя и в судьбе царства».

Впрочем, речь идет о трагедии, и ирония здесь неуместна. Действительно, можно и нужно положительно оценивать реформы Ивана IV, направленные на преобразование отживших институтов в интересах политической централизации. Можно (но не нужно, ибо нет государственной пользы, оправдывающей кровь невинных) пытаться оправдать опричнину интересами ограничения власти бояр и укрепления абсолютной царской власти. Но как оправдать и понять скачок от реформ к погромам, от слез умиления к слезам ужаса?!

Еще недавно россияне, бывшие тогда в Москве, изображали «сего юного, тридцатилетнего венценосца как пример монархов благочестивых, мудрых, ревностных ко славе и счастию государства».

Еще недавно был он ласковым «к вельможам и народу». «Обремененный делами», он не знал «иных утех, кроме совести мирной, кроме удовольствия исполнять свои обязанности…».

«Вероятно ли, – восклицает H. М. Карамзин, – чтобы государь любимый, обожаемый мог с такой высоты блага, счастия, славы низвергнуться в бездну ужасов тиранства». Но «свидетельства добра и зла равно убедительны», признает историк. И предлагает рассмотрение постепенного (все-таки постепенного, не «вдруг») перерождения царя. И версия эта по– своему логична.

«Иоанн родился с пылкими страстями, с воображением сильным, с умом еще более острым, нежели твердым или основательным». А далее – худое воспитание, болезненное самомнение, подозрительность, доверчивость к завистникам и карьеристам и недоверие к искренним радетелям интересов государства Российского (например, Адашеву и Сильвестру).

Следствие видно многим историкам. Многие же объясняют жестокости опричнины душевной болезнью Грозного.

Обратите в этой связи внимание на одно замечание H. М. Карамзина: «Несчастные следствия Иоанновой болезни… изготовили перемену».

Точное наблюдение! Болезнь лишь «изготовила перемену». Продолжая мысль историка и выходя далеко за пределы его мировоззрения, можно, размышляя над страницами «Истории государства Российского», прийти к выводу: государственный абсолютизм может стать просвещенной монархией, а может – кровавой диктатурой. Корень – в системе, представляющей неограниченную власть. Многие властители начинали с реформ, вызывающих «слезы умиления» у народа. А кончали уничтожением части этого и других народов.