Пасть

Граев напряг память. И всплыла давняя история — про средневекового преступника, долго и успешно косившего под оборотня. Для маскировки ему служили труба, издававшая волчий вой, и челюсти (искусственные челюсти!), приделанные к концам огромных щипцов…

Как просто… Зачем втягивать в дело собаку или другое животное? Всегда есть риск, что она не бросится на испуганного мальчика — мало ли по каким причинам… Искусственные челюсти — изящно и надежно. Кто может сделать такую игрушку? Проще всего это стоматологу-протезисту. Чем убили Колыванова? Стоматологическим припоем! А ведь ты молодец, Граев…

Мысль скакала беспорядочно, как всегда в таких случаях, когда разрозненные кусочки мозаики складывались в его мозгу в единую картинку — иногда в страшную и кровавую, но в цельную и не противоречивую.

Оборотень… Оборотень — чушь, больное маринское воображение… Лжеоборотень — ответ на многие загадки… Лжеоборотень… в той старой истории его в конце концов поймали — большим капканом… Стоп! И в нашем деле есть нечто похожее… Когда в поисках Колыванова я переворошил все о найденных в округе трупах, было ведь точь-в-точь такое дело…

Молодой парень, умерший в медвежьем капкане от шока и переохлаждения. В капкане, настороженном в парке, явно на человека… И еще одна деталь — у погибшего было с собой ружье. Охотничье. При том, что охота здесь, в пригородном заказнике, категорически запрещена, интересная цепочка получается. Из охотничьего ружья убиты Горянин и собака — охотничье ружье нес угодивший в капкан — и Колыванов, застреленный опять же из охотничьего оружия. Охота… Охотники… Или один охотник. Черт возьми, я найду этого охотника. И если он тот, кто терзал искусственными челюстями несчастного мальчишку, — он умрет. Медленно и мучительно.

Граев вынырнул из раздумий и обнаружил, что все так же стоит во дворе профессорского дома, у песочницы, рядом с копошащейся у ног ребятней. Мамаши уже начали на него с тревогой поглядывать — неподвижно застывшая фигура с широко расставленными ногами казалась здесь чужеродной, как спецназ на детском утреннике… Граев зашагал к ожидающей его машине.

Глава VII

Квартира у покойного Колыванова была, по меркам Граева, шикарная. Выкупив и выменяв у владельцев комнат коммуналку на Суворовском, бизнесмен не стал увлекаться модными евроремонтами. Постарался восстановить шесть комнат апартаментов так, как выглядели они в начале века, до всевозможных вселений и уплотнений: кропотливо собранная по комиссионкам и антикварным салонам старинная мебель, предметы обихода и всевозможные создающие уют безделушки, ни одна из которых не была моложе ста лет.

Сейчас Граев, впервые оказавшийся в этой квартире, с любопытством изучал палисадровую резную тумбу метра полтора высотой. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что перед ним музыкальный центр вековой давности — внутри тумбы хитрым образом был скрыт граммофон.

Граев не удержался и приоткрыл крышку музейного раритета. Реликтовый агрегат, как ни странно, был, по крайней мере на вид, на полном ходу — игла на месте, ключ для завода лежит в специальном гнезде. Отделение для пластинок заполнено, одна готова к запуску — Вертинский, 1926 год…

— Нравится? — спросила, входя, Катя.

Граев издалека слышал ее шаги, но не отошел от антикварной редкости, обернувшись только сейчас.

— Потрясающе… — выдохнул он с неподдельным восхищением.

И немалая часть этого восхищения, надо сказать, относилась не к прапрадедушке CD-плееров, а к внешнему виду хозяйки. За те тридцать минут, которые приехавший вместе с нею из офиса Граев провел сначала за журнальным столиком, а затем за изучением чудо-граммофона, Катя изменилась до неузнаваемости.