Пастернак, Нагибин, их друг Рихтер и другие

Но ревность к памяти Мастера в данном случае совершенно излишня. Ибо главным мужчиной в жизни Елены Сергеевны все равно до конца оставался только Булгаков.

Когда в последние дни Михаилу Афанасьевичу становилось совсем плохо, он просил жену принести ему пистолет. Оружие должен был дать Евгений Шиловский, ее бывший муж.

Несмотря на довольно бурное расставание, во время которого советский генерал только что не вызвал нового избранника жены к барьеру, бывшие супруги продолжали общаться.

Во-первых, с отцом оставался один из сыновей Елены Сергеевны, которого, правда, и Михаил Афанасьевич воспринимал как родного. А во-вторых, генерал Шиловский был в высшей степени достойным человеком. Когда ему предложили очередное воинское звание (и довольно высокое – генерал-полковника) в обмен на подписи в смертельных приговорах, Шиловский, не раздумывая, отказался.

К счастью, плата за принципиальность оказалась довольно сносной – с золотых погон сняли всего лишь одну звезду и оставили на должности преподавателя в Академии Генерального штаба.

В ответ на просьбы умирающего Булгакова, разумеется, никакого пистолета Елена Сергеевна не принесла. Потому что у нее было свое оружие, с которым она могла побеждать невыносимую боль…

Вера Прохорова познакомилась с Еленой Сергеевной уже в последние годы жизни вдовы писателя. Хотя самого Михаила Афанасьевича и его жену видела еще в юности, когда те прогуливались по улице Фурманова, с которой оказалась связана вся биография Прохоровой.

* * *

– С Еленой Сергеевной меня познакомил Светик.

Это произошло после одного из его выступлений. За кулисами Рихтер подвел меня к очень красивой и довольно молодой, как мне показалось, женщине. Да и не мне одной это показалось.

Мой племянник Сергей, который жил тогда у меня, тоже сказал: «Какая прекрасная женщина!» Ему тогда было лет четырнадцать, и в нем как раз начал просыпаться интерес к противоположному полу. Так что кто-кто, а юноша ошибиться не мог.

Елене Сергеевне тогда было уже за шестьдесят, но выглядела она действительно молодо – ухоженная, черноволосая, статная, с большими золотыми кольцами серег, которые осмелилась бы надеть не каждая в ее возрасте. А в ней годы совсем не чувствовались.

Конечно же, я рассказала Елене Сергеевне, что мы раньше были с ней соседями по улице Фурманова, где они жили с Булгаковым аккурат напротив моего дома. И так, слово за слово, разговорились. И, смею сказать, стали друзьями.

Я часто бывала у нее в квартире на Суворовском, ныне Никитском, бульваре. Мы часами сидели на небольшой кухне, увешанной советскими агитплакатами, вроде: «Нигде, кроме как в Моссельпроме» и «Водка – твой друг, выпей ее!»

Елена Сергеевна очень хорошо готовила. И делала это удивительно красиво. Я обратила на это внимание, так как сама напрочь лишена кулинарного таланта.

А она могла приготовить вкусное блюдо из самых элементарных продуктов. Да что там, она брала обычный круг колбасы, бросала его на сковородку, поджаривала, а затем как-то элегантно выкладывала на тарелку, и получался деликатес.

Помню ее синие кобальтовые чашки, в которых лежал белоснежный творог. Она предложила мне положить сверху черничное варенье, потому что это очень вкусно и красиво.

В ней всегда чувствовалась радость жизни во всех ее проявлениях. В цветах, во вкусной еде, в сервировке. И это Булгаков в ней страшно любил. Мне потом какой-то знакомый Булгакова рассказывал, что в тот момент, когда началась травля писателя, писатель переехал на улицу Фурманова в бывший каретный двор, к которому надстроили страшнейшие два этажа.