Пастернак, Нагибин, их друг Рихтер и другие

Этот наш общий знакомый вспоминал: «Я поднимался на 4-й этаж, шел и думал, какой мрак, бедный Булгаков, как он тут живет. А когда вошел, то увидел накрытый стол со стаканчиками чудесными, графинчик с водкой, салфеточки. Елена Сергеевна попросила подождать чуть-чуть, потому что Миша сейчас в ванной. Я подумал: «Обуржуазился Булгаков, ему это совершенно не нужно!» И вдруг выходит Булгаков какой-то свежий, счастливый. И сама Елена Сергеевна что-то такое смешное стала рассказывать, о каком-то человеке, заснувшем в кустах, о лете. И я понял, что такая женщина была ему необходима, особенно в период гонений».

Но «сладкой» Елена Сергеевна никогда не была. Она спорила с Булгаковым очень. В ее любви не было этого умиления и попыток подпеть, подлизаться. Она была равной, никогда не прислуживала ему.

На момент нашего знакомства Елена Сергеевна похоронила старшего сына, Евгения. Как-то мы оказались в одной компании. Со дня похорон прошло всего десять дней. За столом играли в шарады, Елена Сергеевна тоже принимала участие и смеялась, как дитя. Я онемела, увидев это. Поймав мой удивленный взгляд, Елена Сергеевна обратилась ко мне: «Верочка, вас смущает, что я смеюсь, когда еще не прошло даже сорока дней? Но я нисколько не сомневаюсь, что мы с ним обязательно встретимся там», – объяснила она, указывая куда-то вверх.

Конечно же, мы много говорили о Михаиле Афанасьевиче. Он был смыслом ее жизни, и она просто не могла не говорить о нем. Вспоминала, как он пошел работать в Художественный театр. Это случилось после звонка Сталина.

Во МХАТе он играл в «Записках Пиквикского клуба».

Я видела несколько раз этот спектакль. Блистательно было…

ИЗ ДНЕВНИКА ЕЛЕНЫ СЕРГЕЕВНЫ:

«Он лег после обеда, как всегда, спать, но тут же раздался телефонный звонок, и Люба его подозвала, сказав, что из ЦК спрашивают.

М. А. не поверил, решил, что розыгрыш (тогда это проделывалось) и взъерошенный, раздраженный взялся за трубку и услышал:

– Михаил Афанасьевич Булгаков?

– Да, да.

– Сейчас с Вами товарищ Сталин будет говорить.

– Что? Сталин? Сталин?

И тут же услышал голос с явным грузинским акцентом:

– Да, с вами Сталин говорит. Здравствуй те, товарищ Булгаков (или – Михаил Афанасьевич – не помню точно).

– Здравствуйте, Иосиф Виссарионович.

– Мы ваше письмо получили. Читали с товарищами. Вы будете по нему благоприятный ответ иметь… А может быть, правда – вас пустить за границу? Что – мы вам очень надоели?

М. А. сказал, что он настолько не ожидал подобного вопроса (да он и звонка вообще не ожидал) – что растерялся и не сразу ответил:

– Я очень много думал в последнее время – может ли русский писатель жить вне родины. И мне кажется, что не может.

– Вы правы. Я тоже так думаю. Вы где хотите работать? В Художественном театре?

– Да, я хотел бы. Но я говорил об этом, и мне отказали.

– А вы подайте заявление туда. Мне кажется, что они согласятся. Нам бы нужно встретиться, поговорить с вами…

– Да, да! Иосиф Виссарионович, мне очень нужно с вами поговорить.

– Да, нужно найти время и встретиться, обязательно. А теперь желаю вам всего хо рошего.

Но встречи не было. И всю жизнь М. А. задавал мне один и тот же вопрос: почему Сталин раздумал? И всегда я отвечала одно и то же: а о чем он мог бы с тобой говорить? Ведь он прекрасно понимал, после того твоего письма, что разговор будет не о квартире, не о деньгах, – разговор пойдет о свободе слова, о цензуре, о возможности художнику писать о том, что его интересует. А что он будет отвечать на это?

* * *

На следующий день после разговора М. А. пошел во МХАТ, и там его встретили с распростертыми объятиями. Он что-то пробормотал, что подаст заявление…

– Да боже ты мой! Да пожалуйста!.. Да вот хоть на этом… (и тут же схватили какой-то лоскут бумаги, на котором М. А. написал заявление).

И его зачислили ассистентом-режиссером в МХАТ…»

* * *

Елена Сергеевна посвятила всю свою жизнь тому, чтобы роман «Мастер и Маргарита» был опубликован. Роман, как известно, долго не печатали. И случилось так, что она дала прочесть роман секретарю Константина Симонова.

Как ее звали, не знаю, она производила приятное впечатление. Та пришла и сказала «Вы знаете, это совершенно не симоновское направление. Я бы не советовала ему отдавать роман, ему не понравится».

А это был год юбилея Симонова. Елена Сергеевна была приглашена на торжественный прием.

В перерыве Симонов подошел к ней:

– Елена Сергеевна, я знаю, что у вас есть роман Булгакова. Я бы очень хотел его прочитать.

Она ему ответила:

– Вы знаете, люди, которые вас хорошо знают, читали роман и считают, что он не в вашем вкусе, вам не понравится. А так как каждый отказ для меня удар, я бы не хотела это еще раз испытать.

Симонов сказал:

– Елена Сергеевна, я уезжаю на целый месяц в отпуск. Буду один. Я буду читать. Приеду и вам сразу позвоню. Я вас прошу, дайте, ну дайте мне почитать.

Елена Сергеевна дала. И весь этот месяц я очень часто встречалась с ней. Ей, наверное, было трудно ждать, она переживала.