Пастернак, Нагибин, их друг Рихтер и другие

А он улыбнулся: «Нет, отчего же, вы так воодушевленно говорили…»

Он сам тоже очень любил животных, даже крыс. Помню, тогда их было видимо-невидимо.

– Ну они же тоже жить хотят, – говорил он мне.

– Пусть живут, но только подальше от меня, – отвечала я.

Он улыбался…

* * *

У нас была общая знакомая – художница Анна Ивановна Трояновская, пылкая очень дама. Она тогда уже пожилая была, седая.

Однажды мы с сестрой Любой сказали Фальку: «Роберт Рафаилович, а Анна Ивановна в молодости, наверное, хорошенькая была».

Он помолчал, обошел ее, внимательно осмотрел, а потом говорит: «Нет, знаете, сейчас лучше…»

* * *

Не скажу точно год, но еще до Первой мировой войны у Роберта Рафаиловича вдруг началась страшнейшая депрессия. Хотя поводов к ней, казалось бы, никаких не было – он довольно успешно работал, родители его были людьми состоятельными, семья ни в чем не нуждалась. Но вот – началась депрессия. Потом уже Фальк рассказывал мне: «Я физически стал чувствовать, что мне тяжело шевелиться, словно на мне надет ледяной панцирь, который мешает дышать». Его даже за границу возили лечиться. Но все было бесполезно и кончилось тем, что Фальк молча лежал все дни на диване, отвернувшись к стенке, и не хотел вставать.

А у него была старая нянька, которая в один из дней предложила ему пойти к священнику отцу Алексею, жившему на Маросейке.

«Я не то, чтобы атеистом был, – вспоминал Фальк, – но совсем не хотел видеть человека, который будет надо мной читать какие-то молитвы».

Роберт Рафаилович был крещен. Хотя одно время говорил, что неверующий. Все изменилось после того знакомства с отцом Алексеем. На их встрече настояла нянька. Да и самому художнику так было плохо, что он согласился и пошел с ней. Дверь им открыл старичок: «А-а, вы художник, мне Дуся говорила, заходите».

Фальк ожидал, что тот начнет немедленно что-то читать над ним. А священник показывает в сторону стола с плюшками и предлагает выпить чаю. «И мне вдруг так хорошо стало, – говорил Фальк, – что я сел за стол и начал пить чай. А отец Алексей говорит: «Вы же художник, как это прекрасно – все можете изобразить. Ну, расскажите, где вы были, что видели». И Роберт Рафаилович, с удивлением для самого себя, начал рассказывать.

А старичок слушает и только говорит: «Какой вы счастливый, вы же все это можете изобразить». Так и закончился вечер, никаких молитв отец Алексей произносить не стал. А Фальк, уходя, попросил разрешения еще раз прийти к нему.

«Обязательно, – ответил священник. – Каждую субботу и приходите». И Фальк стал ходить на Маросейку. И со временем депрессия исчезла.

– Что с вами происходило, Роберт Рафаилович? – спросила я.

– От этого священника исходила такая добро та, – ответил он, – что я чувствовал, как тот ледяной доспех, который стискивал меня, постепенно таял.

* * *

Когда осенью 1911 года Фальку предложили поехать в Италию, он хотел отказаться, так как испугался – а как же вечера на Маросейке. И сказал о своих опасениях.

«А вам больше ничего не надо, – успокоил его отец Алексей. – Все прошло и больше никогда не повторится». Только на прощание перекрестил его:

«Господь с вами. Вас ждут непростые испытания, но все будет хорошо».

И действительно, что бы потом ни происходило в жизни Фалька, какие бы испытания ни выпадали – и болезни, и высылка, и критика, – депрессия не возвращалась. «Я понял, что есть Высшая Сила, которая выше зла, которая все побеждает, – говорил он. – Отец Алексей вылечил меня – святостью своей и удивительной добротой. Благодаря ему я понял, что существует Высшая Сила, которую люди называют Богом…» Потом про отца Алексея стали много писать, и сейчас его почитают, как святого. В церкви на Маросейке, где он служил, его рака стоит.

Отец Алексей отличался исключительной добротой ко всем, кто бы к нему ни приходил: пьяница, вор, атеист…

* * *

Когда начался разгар дикой травли художника – ему запретили преподавать и выставлять свои работы, – Рихтер решил устроить у себя дома его выставку. Меня послали к Роберту Рафаиловичу, чтобы узнать его пожелания – что он сам хочет, чтобы было на выставке. Потому что Нина Львовна Дорлиак, например, хотела пригласить на нее Илью Эренбурга, кто-то предлагал позвать еще каких-то чиновников.

А Фальк ответил: «Я хочу, чтобы выставка была открытой, на ней просто присутствовала молодежь и звучала музыка». И так оно и было. А критика…

* * *

Как только не пытались унизить Фалька, какими словами его не ругали. Самым мягким было слово «формалист».

А Роберт Рафаилович оставался совершенно спокойным: «Ну и пусть ругают, – говорил он. – Ведь если, например, станут говорить, что у вас пушистый хвост и вы сможете доказать, что это не так, они же не перестанут так говорить. Я спокойно ко всему этому отношусь, пусть». После того, как на выставке в Манеже в 1962 году картину «Обнаженная» Фалька раскритиковал Хрущев, работу Роберта Рафаиловича в народе стали называть «Голая Валька».

Сам Фальк спокойно относился к этой критике. Говорил: «Я от Хрущева ничего другого и не ждал. Слава Богу, что не арестовал».

* * *