Пастор (ЛП)

Вот тогда я и ощутил потребность в её киске. Если это в последний раз, если это действительно так, то я должен действовать. Я имею в виду, что уже и так совершил смертный грех, позволив ей отсосать мне. Разве станет ещё хуже от того, если я ещё раз потрусь об её киску?

Или если я скользну внутрь частично? Это всё ещё не реальный секс, не реальный-реальный, а затем я бы сразу вынул его обратно. Мне просто хотелось почувствовать это один раз. Только однажды.

Дерьмо, я как подросток. И ещё в тот момент я не волновался — с твердейшим членом в мире и с самой красивой женщиной, которую когда-либо видел, стоящей передо мной на коленях с приоткрытым ртом и жаждущей киской.

— Подними свою попку и сядь на стойку, — приказал я. Она поднялась, сняла свои шорты, последовала на кухню (где, к счастью, были закрыты все жалюзи) и запрыгнула на кухонную стойку.

Я медленно приблизился к ней, моя кровь кипела, потому что я знал, что был на самом краю, в точке невозврата, но мне хотелось, хотелось броситься в эту неизвестность, если ею являлась Поппи. Было трудно волноваться о чём-либо ещё.

Я учуял её, как только шагнул к стойке, смесь её возбуждения и чистого мыла с намёком на лаванду. Развёл её ноги в стороны настолько широко, насколько позволяла поверхность, подошёл к ней ещё ближе и притянул Поппи к самому краю так, что, когда я прижался к ней, мой член упирался в её складочки.

Она облизала свои красные губы, когда встретилась с моим взглядом. Облизала их, словно была хищницей, собиравшейся проглотить меня, но это действовало не так, не на всех, и внезапно я стал одержим мыслью размазать эту красную помаду, по-прежнему остававшуюся идеальной в три часа утра, будто она повторно нанесла её, прежде чем пришла сюда. Да, когда я с ней закончу, этот тщательно нанесённый оттенок будет повсюду, а Поппи будет чувствовать себя отмеченной, взятой.

Я наклонился и поцеловал её в первый раз.

Её губы были мягкими, как я и ожидал — даже намного мягче — но они также были и непреклонными, чего я не ждал, не сразу поддались мне. Если бы у меня не было жизни до обета, я бы, наверное, не понял её неуступчивость. Но у меня был опыт, поэтому я спросил.

— Ты надумала со мной посоревноваться, ягнёнок? — пробормотал в её губы. Она кивнула, затаив дыхание. — Ты хочешь, чтобы я взял это силой от тебя? — ещё один кивок. — Значит, тебе нравится грубость?

Рваный выдох. И затем наконец-то другой кивок. Мой маленький ягнёнок хочет грубо, и что вы думаете, мне хотелось дать ей это.

Мои губы стали безжалостной силой, актом первобытности — актом Бога — я обхватил её затылок так сильно, как только мог, прижав её лицо к своему. Я вдавливал свои бедра в её, потираясь об неё, и использовал свою свободную руку, чтобы заявить права на её грудь, сжав и захватив ту так сильно, что — я знал — она могла чувствовать кончик каждого моего пальца как яркую точку боли. Медленно, ох, как медленно, её рот открылся навстречу мне, и впервые наши языки заскользили вместе, сплетаясь шёлковой нитью и обещанием, я чуть не потерялся в этом прямо там и тогда.

Её рот был жадным, но мой был жаднее, мы боролись друг с другом, кто кого поглотит быстрее, кто возьмёт то, что другой хотел первым, кто возьмёт больше, и вскоре она стала извивающейся фигурой из гладких мускулов и мягких изгибов, её бёдра тёрлись об мои, а её руки сжимали мои волосы и царапали мне спину.

Когда наконец — наконец-то — прервался наш поцелуй, я был удовлетворён тем, что её помада в самом деле размазалась. Что соответствовало её потёкшей подводке для глаз и беспорядку на голове, а также соответствовало тому, что Поппи сжимала руками мою задницу как две горячих головешки.

— Мне нужно быть внутри тебя, — сказал я. — Частично. Только чтобы почувствовать это.

— О Боже, — выдохнула она. — Пожалуйста. Это то, о чём я всё время думаю с нашей первой встречи.

— Ты должна сидеть действительно неподвижно, — предупредил я её. — Сможешь сделать это?

Она прикусила свою губу и кивнула, а я взял себя в руки. Не мог поверить в то, что делаю это на кухне своего грёбаного домика священника, не то чтобы это намного хуже пола в церкви. Но с её разведёнными ножками, с ней, практически хныкающей от поцелуя, я не мог себя удержать, даже если бы и попытался. И я определённо не хотел пытаться.

Продолжая поглаживать себя, я прижался головкой члена к её клитору, опускаясь вниз мимо её входа к попке. Она задрожала, давая мне понять, что не имела никаких возражений насчёт этого, и я должен добавить это к тем вещам, о которых точно буду сожалеть, никогда их не имея. Я снова поднялся вверх, потираясь об её киску и клитор. Она отчаянно посмотрела на меня, и мне захотелось поцеловать её прямо в лицо или кончить на него — что-нибудь из этого. После ещё нескольких движений я не мог больше ждать, мне нужно было это сделать, или же я мог бы умереть на месте.

Я прислонился своим лбом к её, мы смотрели вниз на кончик моего члена, который, прижимаясь к ней, медленно скользнул внутрь. Я остановился, когда головка вошла в неё, а затем замер, мышцы дрожали.