Читаем Пастораль с лебедем полностью

Да, осмотрели и убедились, что тычки уже вбиты в землю и к ним подвязаны виноградные кусты. «Вот чертовщина… только вчера поступил сигнал… Здорово потрудился — за день успел замести следы. Молодчина Георге, страх какой хозяйственный. Все рассчитал: мол, кому придет в голову проверять подвязанный виноградник?» И тут еще один вопрос встал: откуда у Кручяну индийский джут? С тычками, предположим, можно и так и этак выкрутиться, но джутовый шпагат был, как говорится, колхозной «монополией», его выдавали в районе по норме — полтора центнера, специально для подвязки лозы. Три мотка нашли во дворе у Георге, а такое добро не подберешь посреди ночи на дороге, каждому ясно.

Ион Мосор страшно разволновался, завидев джут, бегал от куста к кусту, считал тычки и ахал, пока не осенила идея: «Давайте отнесем в правление!» — и тут же взвалили на него вязанку жердей. Уже утром он, трудяга, притащился к Никанору из правления за коромыслом и, отдуваясь, доложил: «Арестовали! Все тычки до единой арестовали и вдобавок импортный шпагат. — Придвинувшись к Никанору, он прошептал: — Я понял! Знаешь, почему Кручяну обозвал нас дураками, когда Хэрбэлэу не скинули? Хэрбэлэу не подпускал его к своему корыту, вот и весь секрет: «Подвинься, дай мне встать рядом» — это называется «кручяновский переворот», соображаешь? Ну, теперь мы ему зададим жару… я на протоколе в трех местах подписался!»

— Ближе к делу, дядя, — оборвал его Тудор. — Как вы доказали, что тычки ворованные? Неужели поверили, что человек, который всю жизнь боролся с ворюгами, сам стал красть?

— Дай сказать, не перебивай, — сердито пристукнул Никанор кулаком по столу. — Знаете, сват Ферапонт, как объяснялся Георге: вроде и не поверить трудно, но с другой стороны… Помаленьку-то тащут из колхоза, то тут, то там какая-нибудь недостача.

Бостан нахмурился, посмотрел под ноги, потом сгреб в сторону посуду и разложил на скатерти тарелку, вилку, ножик, чуть подальше кусочек хлеба, салфетку развернул.

— Так мы на правлении сидели: это я, это председатель, перед ним протокол — вот, где горбушка. Здесь, слева, джут, уже смотанный, как сняли с лозы. — Никанор положил салфетку на пустую тарелку. — Сколько там его было, леший знает… Я к чему говорю? Мы хотели в своем кругу пожурить Георге, не ахти какой ущерб он нанес хозяйству, однако другим наука не помешает. Заседаем, все чин чином, вспомнили: нести в зал тычки или не надо? Председатель Тимофей Петрович говорит: «Как, товарищи, представим вещественное доказательство?» А мы… что мы знаем? То ли на правление нас собрали, то ли на товарищеский суд — ждем, как дальше дело пойдет. Встает Георге. «Нет нужды в доказательствах, — говорит, — я сам принес одну тычку. Плохо смотрели, не все выкопали».

Никто ничего не поймет. Я вообще-то сообразил, что к чему: перед правлением поговорил по душам с Ионом Мосором, он с утра по коридору слонялся, за свидетеля. Тогда Василий Иванович, парторг, вскочил: «Товарищ Кручяну, прошу без афронта!»

А если у Кручяну вся начинка из «принципов», как он смолчит? «Довожу до сведения присутствующих: подробности дела мне неизвестны, ездил в командировку, но комиссия, которая обыскивала двор, плохо справилась с работой. На моем винограднике еще остались такие тычки, прошу прийти и забрать все до единой. И в дальнейшем не поручайте обыск людям недобросовестным».

Выступает так Георге и машет тычкой, будто это он здесь музыку заказывает. Милиционер обиделся, встал, как-никак он лейтенант. «Если меня оскорбляют в присутствии ответственных лиц, я покину зал. У меня имеется доподлинное распоряжение!»

— Удивительно, как милиционер красиво выражается… — завороженно прошептал Ферапонт.

— Тогда Георге на лейтенанта набросился: «А пошел бы ты отсюда далеко-далеко, агитатор… Ты колхозник? Нет. Какое право имеешь тут находиться?» Василий Иванович, парторг, был недоволен: «Уважайте собрание, товарищ Кручяну, — и давай речь толкать: — Товарищи! Случай, который мы разбираем в такой нездоровой обстановке, когда обвиняемый…»

У нас сразу ушки на макушке: э-э, да он уже обвиняемый?

И Георге взвился: «Что?! Меня еще и обвинять? Да я вас под суд отдам! Заявились ко мне на огород без спросу, перевернули все вверх дном… Да вы хуже жандармов!»

Никанор запнулся, собираясь с мыслями:

— Не сойти мне с этого места, так и врезал. Мол, без разрешения незаконно… нет, без прокурорской санкции! — нашел он нужное слово. — А вот скажем, ты, Тудор, председатель… Что бы ты ему стал внушать?

Племянник пожал плечами: набил ему дядя оскомину своими вопросами.

— Как он с джутом-то выкрутился?

Никанор поднял белесые выпуклые глаза:

— Тебя джут интересует? Тогда ответь: приходишь домой, открываешь дверь… Хоп-ля, в сенях — парашют! Следом за тобой милиция, хвать за руку: «Дорогой, куда спрятал парашютиста?» Так и с этим джутом… Оказалось потом, это дети Георге удружили: пока родители ездили в Бельцы, младшие похозяйничали на винограднике, подвязали кусты паршивым джутом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
Провинциал
Провинциал

Проза Владимира Кочетова интересна и поучительна тем, что запечатлела процесс становления сегодняшнего юношества. В ней — первые уроки столкновения с миром, с человеческой добротой и ранней самостоятельностью (рассказ «Надежда Степановна»), с любовью (рассказ «Лилии над головой»), сложностью и драматизмом жизни (повесть «Как у Дунюшки на три думушки…», рассказ «Ночная охота»). Главный герой повести «Провинциал» — 13-летний Ваня Темин, страстно влюбленный в Москву, переживает драматические события в семье и выходит из них морально окрепшим. В повести «Как у Дунюшки на три думушки…» (премия журнала «Юность» за 1974 год) Митя Косолапов, студент третьего курса филфака, во время фольклорной экспедиции на берегах Терека, защищая честь своих сокурсниц, сталкивается с пьяным хулиганом. Последующий поворот событий заставляет его многое переосмыслить в жизни.

Владимир Павлович Кочетов

Советская классическая проза