Читаем Пастораль с лебедем полностью

Тут вошла женщина с грудным ребенком на руках и попросила секретаря написать метрику. Однако тот еще не поправил свои очки, к тому же Захария все не отставал от него.

— Значит, так, Костаке? — кричал музыкант. — Эти руки веселили столько свадеб, столько крестин, столько сел вокруг и теперь фьюить — в богадельню?! Хорошо, ничего не скажешь…

— Что такое, старик, чего пылишь? — спросил его финагент.

— Простите, товарищ начальник, — захныкал тот. — Вам не нужна скрипка? Продаю я скрипку…

А там, у другого стола, Серафима торопила ветеринарша:

— Имя, фамилия?

— Серафим, Серафим…

— Серафим, а дальше как?

А у этого стола секретарь мучился с женщиной, то есть с матерью ребенка, пытаясь найти имя новорожденному.

— Сколько Ионов, Спиридонов, Алионов, Матвеев — полное село! — жаловалась она. — Что-нибудь бы особенное… У вас случайно нет поминальника советских имен?

— Серафим, Серафим, — повторял Серафим.

— Лина, что мне дашь, если куплю скрипку? — приставал к ветеринарше агент.

— Да, красиво. — И опять торопила Серафима: — Имя, значит, ваше Серафим, теперь фамилия…

— Слышишь, Лина, буду тебе играть: «Понятия не имеешь, это я тебя люблю…» Эй, скрипач, знаешь этот романс?

— Мне его не знать! — сложил скрипач руки, будто молясь. — Спросите товарища секретаря, как я играл в молодости!

— Серафим, Серафим…

— Как это «Серафим Серафим»? И имя, и фамилия?.. — недоумевала ветеринарша.

— Лина, а где нам барабан взять, а? — опять вмешался агент.

Был терпелив Серафим. Был он человек с добрым сердцем, потому что долго и хорошо мог слушать всех этих людей да еще плач ребенка вдобавок, которого женщина здесь, сейчас не могла перепеленать.

Одно было плохо: уставал Серафим от слов и мог выйти из себя. Казалось, тогда обязательно что-нибудь с ним случится: или заснет, или бросит шапку оземь…

И снова повторил:

— Да, Серафим… Серафим…

Но и на этот раз его не расслышали, потому что ни с того ни с сего взорвался секретарь:

— Товарищи, здесь учреждение или базар?! А ну-ка марш все отсюда на улицу! — И вздохнул, сел на свое место и на испорченной метрике наискось написал: «Испорчено».

На мгновение стало тихо, потому что даже сосунок онемел, хоть и был непонятлив, но потом в тишину просочился скрип двери и голос конюха, того, что привоз Серафима:

— Лина Ивановна, пора поить лошадь.

На улицу вышли втроем: Серафим, Захария, финагент. Этот, видно, был чем-то недоволен, потому что закурил, и Захария тут же протянул руку:

— Можно? Только одну… — И, прикуривая, спросил: — Теперь скажите правду: шутите или правда хотите ее купить?

Открылось окно, и Лина высунула голову.

— Товарищ Серафим, — спросила она. — А имя какое?

— Серафим.

— Имя скотины! У вас кто: бык, телка?

И подумал вдруг Серафим: «Несчастные же мы, ей-богу… Дети и те знают, что такое бык. Бедный белый бычок… Имя! Бедная женщина! И надо было ей учиться на ветеринара с такой красотой!»

А Захария глядел на нее с восхищением и думал: «Эх, и хороша ветеринарша у нас!»

А финагент при виде ее повеселел и сказал значительно:

— Пиши: Апис, сын Озириса!

Услыхав такое, Серафим заключил про себя: «Пойду я домой и зарежу его. Зарежу я его и не съем, отдам его собакам, чтобы они меня помнили. Потом чтоб лаяли: мол, был один такой, Серафим, ненормальный один. Пошел на базар и привел бычка, белого, красивого, потому что был он ему люб, и зарезал его, но не съел, а собакам отдал, да простит его бог!»

— Кстати, справка вам для продажи. А он застрахован? — повернулся агент.

— Его бог хранит…

— Братец ты мой! Так нельзя, гражданин! — засмеялся финагент. — Бог хранит человека, потому что тот ему молится. А теперь даже вы не молитесь, так ведь?

— М-да… — привычно сказал Серафим.

— Видите! Вот потому-то, потому, что не молитесь, и надо застраховать. Мало ли несчастий на свете? Идемте со мной, — пригласил его финагент, — я вам сейчас объясню.

— А что, если мне себя застраховать? — спросил Захария.

И они снова все вошли в сельсовет, а в дверях встретили ту женщину с грудным ребенком, и финагент пошутил:

— Вы бы не хотели его застраховать?

— Будьте здоровы, — улыбнулась женщина. — До свидания.

Серафим обрадовался: наконец-то справка будет, и секретарь, наверное, остыл, потому что женщина ушла, понесла перепеленать плачущего ребенка, а то чего бы ему орать, чего ему не хватало?

Было тихо в сельсовете, понемногу успокоился и Серафим, мысли его прояснились: и правда, почему бы не застраховать скотину? Мало ли что может случиться на белом свете?..

Взял у Лины справку, а тут секретарь попросил его вежливо:

— Товарищ Серафим, минуточку… Вы переехали в село, у вас есть дом, новое место, обжились, женились… Замечательно, мне это очень приятно, я вас поздравляю!.. Будьте любезны, давайте все это возьмем на учет.

— Спасибо, — сказал обрадованный Серафим. — Значит, дом…

— Здание одно, — зашептал секретарь, ставя палочку в книге.

— Один бык, — добавила Лина с улыбкой, ибо ей начинал нравиться Серафим: был он каким-то… ну как сказать?.. короче, почему не все мужчины такие? — Оставим «Апис»… — поглядела она в глаза Серафиму.

— М-да…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
Провинциал
Провинциал

Проза Владимира Кочетова интересна и поучительна тем, что запечатлела процесс становления сегодняшнего юношества. В ней — первые уроки столкновения с миром, с человеческой добротой и ранней самостоятельностью (рассказ «Надежда Степановна»), с любовью (рассказ «Лилии над головой»), сложностью и драматизмом жизни (повесть «Как у Дунюшки на три думушки…», рассказ «Ночная охота»). Главный герой повести «Провинциал» — 13-летний Ваня Темин, страстно влюбленный в Москву, переживает драматические события в семье и выходит из них морально окрепшим. В повести «Как у Дунюшки на три думушки…» (премия журнала «Юность» за 1974 год) Митя Косолапов, студент третьего курса филфака, во время фольклорной экспедиции на берегах Терека, защищая честь своих сокурсниц, сталкивается с пьяным хулиганом. Последующий поворот событий заставляет его многое переосмыслить в жизни.

Владимир Павлович Кочетов

Советская классическая проза