Пасторша

Кто я такая? Куда бы я ни пришла, там что-то разрушается и портится. И что я такое вообразила — что, приехав на другую сторону земного шара, я смогу добраться до другой стороны самой себя? До чего-то хорошего, теплого и привлекательного?

Я вспомнила девушку там, у фьорда, как там было тихо, как она лежала на холодной земле, ее руку с татуировкой.

Я все еще сидела на полу в коридоре, было холодно, холод проникал сквозь брюки, исходил от рук, сжимавших лицо, это были словно чужие руки, холодные как лед, руки мертвого человека.

Нет, Лив, сказала я себе. Что-то все-таки существует. Темень, холод, тишина. Они есть. Ты же их чувствуешь, верно? Холодно. Ты чувствуешь, что тебе холодно, ведь так? Да, ответила я самой себе. Холодно. Так что поднимайся и иди наверх, в свою комнату, ты там будешь в тепле. Давай, давай, иди, сказала я самой себе.

Я поднялась и пошла вверх по лестнице. В комнате легла ничком на пол, как была в зеленых сапогах и горной куртке. И лежала на полу перед письменным столом у окна, раскинув руки.

Может быть, тело может молиться? Помолись обо мне, моя плоть, сказала я. Помолись о том, чтобы мне что-то открылось, чтобы я проникла в суть.

Грохот музыки был слышен на улице, у дороги стояло несколько машин, в некоторых сидели люди, тарахтели моторы. На маленькой горке по дороге к фабрике к вечеру намерз лед, и она блестела. Я потопталась в снегу вдоль края дороги. Фабрикой называли дом культуры, расположившийся в старом рыбоприемнике у причала, где разделывали рыбу на филе. Фабрику давно уже закрыли, как и все другие магазины на двух торговых улицах, и потом все перепахали, засыпали и построили два больших здания с торговыми центрами и парковками. Именно там, в одном из продуктовых магазинов, в униформе красно-бело-синего цвета работала Майя.

Я поднялась по серой бетонной лестнице, заплатила девушке, сидящей перед входом за кассовым аппаратом, и вошла в здание. Внутри все было выкрашено в черный цвет, маленькая сцена на возвышении в правом углу, вокруг — столы с плавающими свечами. У входа была стойка, где уже стояли бокалы с вином, я заплатила за два бокала, взяла под мышку бутылку минералки и пошла к пустому столику в дальнем углу, по дороге кивнув нескольким знакомым.

Я села так, чтобы видеть сцену. Хотелось, чтобы здесь было полно народу, чтобы было тесно, тепло и шумно. Пока народу было немного, но до начала оставалось еще время.

На гастроли приехала певица с юга. Майя рассказывала про нее, у нее были записи всех песен, и она дала мне послушать компакт-диск. Уж это тебе наверняка понравится, Лив. Но я еще не успела его послушать.

Я выпила один бокал вина сразу, поставила его на стол, взяла второй и начала вертеть его в руках. Я смотрела на свет плавающей свечки, отражавшийся в красном вине, на черную столешницу, на свое платье, черное платье в крапинку, крапинки казались белыми в темноте.

Небо в дар, подумала я. У тебя будет столько же потомков, сколько звезд на небе, сказал Он Аврааму. Сани с людьми, скользящие по снегу по дороге к селу, сто пятьдесят лет назад, я как будто слышала скрип полозьев по снегу и крики на непонятном мне языке.

Они отправились в путь ночью, в темноте, как и Мио, который тоже ехал ночью в Далекую страну. Были ли на небе звезды?

Чувствовали ли они себя избранными или отверженными, когда ехали тогда к церкви?

Казалось, что это происходит сейчас, там, где я сижу, что я еду вместе с ними, что движение происходит и внутри меня, я также нахожусь на пути к окончательной расплате. Но я не получала нового языка, наоборот, я потеряла его, казалось, я потеряла все, и я не знала, против чего восстаю. Для них все было совершенно ясно — они боролись против начальства, против власти, как земной, так и небесной.

То, против чего восставала я, было внутри меня, в самой темной глубине, какой-то узел, край, мне казалось, что я на дне шахты и потеряла факел, такая темень.

Так же темно было, когда они ехали, саамы, без костров и уличных фонарей. Издалека землянки и деревянные дома у реки казались, наверное, темными глыбами в снегу, ведь не было никакого света.

— Здесь не занято? — раздался мужской голос.

Я подняла голову — собралось много народу, зал был почти полон, передо мной стоял мужчина с кружкой пива в руках, я взглянула на него и кивнула.

Он улыбнулся, на вид ему было столько же лет, сколько и мне, может быть, чуть меньше, у него были темные волосы и карие глаза, он был худой, почти тощий. Он повернул стул так, чтобы сидеть лицом к сцене, я видела его ухо, затылок и мышцы на шее, они проступали под кожей.

За наш столик сели еще люди. На сцену вышли певица и трое парней — один из них нес большой контрабас, другой сел за рояль, а третий, с микрофоном, обеспечивал ритм и эффекты.