Пастух

Брат кивнул, уселся на свободный стул и стал внимательно изучать документы, делая время от времени пометки на листке бумаги и бормоча что-то себе под нос. До Нила долетали лишь обрывки фраз:

— Ага, вот — Рябининых дом… А это Севастьяна сын подписал — сам Севастьян умер, что ли? Пил много, наверное умер. И староста тоже здесь, толстый. Все здесь, голубчики… Козячий сын! Сам ты козячий сын, выродок! Все выродки! — неизвестно к кому обращаясь, прошипел брат и плюнул на один из документов, который только что рассматривал.

Повернувшись к Нилу, брат ободрительно толкнул его под локоть и тихо сказал:

— Ну что, будут знать сиротку убогого, а? Ну да ладно, к черту этих… Глянь, вот что у нас выходит… — С этими словами брат, самодовольно улыбаясь, протянул Нилу листок с именами и цифрами.

Нил Петрович бегло просмотрел бумагу, а потом обратился к главарю босяков:

— Сколько же еще вам нужно?

— Тысяч двенадцать должно хватить. Тут еще что надо понимать — все ведь деньгами не решишь. Старый барин противится, миром дела кончить не хочет. Я, говорит, ехать никуда не собираюсь, здесь помру, а как помру — договаривайтесь с моими наследниками.

— Тогда зачем же тебе деньги, коли старый барин их не берет?

— Он не возьмет — наследники точно возьмут.

Нил Петрович помолчал, а потом вопросительно посмотрел на мужика:

— Да ведь старый барин жив еще? Сколько же ждать? Я ждать не могу.

— Сегодня барин жив, а завтра его, может, Господь приберет. Человек он уже пожилой, болезненный. Все это не твоя забота. Нас недаром в охранке уважают и всякие дела поручают, сам знаешь. Я по городу лучший заштатный филер, другого такого нету. И ребята мои надежные, проверенные. Ты только им деньги заплати и ни о чем не думай, а они все сделают в лучшем виде.

Нил Петрович посмотрел на сидящих рядом босяков. Тяжелые, будто окаменелые лица, напряженный взгляд, выражение недоверчивое и злое. Так смотрят люди, обиженные судьбой, сызмальства привыкшие к жестокости и подлости… Их главный — тот самый костистый и сутулый мужик с глубоко посаженными глазами, широкими скулами и плоским сломанным носом — казалось, сошел с иллюстрации к популярным в то время работам итальянского ученого Ломброзо. «Душегуб», определил про себя Нил Петрович и подумал: «Как с такой рожей можно работать в охранке, пусть даже и заштатным филером? Увижу Леонида Николаевича — спрошу, где он таких находит…»

В этот момент над столом пролетала толстая зеленая муха, проснувшаяся раньше положенного ей времени или вовсе не заснувшая на зиму в жаре и чаду трактирной кухни. Со всего маху стукнулась она о пыльное окно и попробовала было улететь обратно, внутрь комнаты, но мужик с лицом душегуба — его звали Спиридон — ловким движением схватил ее в кулак. Поднеся кулак к уху, Спиридон послушал жужжание мухи и осклабился, будто радуясь добыче.

«Сейчас он ее съест», — вдруг подумал Нил. Спиридон-душегубец, однако, муху есть не стал, а просто раздавил ее и вытер ладонь о грязные суконные порты.

Тут белобрысый брат, бывший келарь и лакей, сидевший до того молча, толкнул Нила под столом ногой. Нил Петрович очнулся от мыслей, вынул из сюртука толстый кожаный бумажник и, оглядевшись по сторонам — не видит ли кто из посторонних, стал быстро доставать одну за другой ассигнации и передавать их под столом Спиридону.

— Вот тебе четыре тысячи. На первое время должно хватить, а потом еще будет. Только гляди — больше двенадцати не дам, вы и так уже много потратили. Разбирайся как хочешь, я ничего знать не знаю, а чтобы все купчие были у меня к концу года. Время поджимает. Ну все, через месяц снова здесь свидимся.

Спиридон осклабился, взял деньги и спрятал их в одежде. Затем кивнул своим ребятам и молча, не прощаясь, поднялся из-за стола. Белобрысый встал вслед за ними. Когда мазурики уже выходили на улицу, он знаком задержал Спиридона, наклонился и сказал ему негромко, но так, чтобы слышал Нил:

— За деньги спрошу, за каждую копейку отчитаешься. И чтоб никто про заказчика не знал. Если что не так пойдет — пеняй на себя, на охранку не надейся, покрывать тебя никто не будет, понял?

Спиридон с усмешкой кивнул:

— Не бойсь, про вас не узнают, коли деньги будете платить. — И поднялся по ступенькам на улицу. Белобрысый брат вышел вслед за ним.

Нил Петрович чуть замешкался, надевая шубу. Бросив трактирщику двугривенный за чай, он распахнул дверь и вышел из затхлого помещения наружу. Там, однако, уже никого не было: босяки, Спиридон-душегубец и белобрысый растворились в пестрой толпе Сенного рынка. Нил Петрович застегнул шубу и, помахивая тростью, быстро зашагал прочь, перепрыгивая лужи, образовавшиеся от февральской оттепели.

На душе у Нила Петровича было и радостно, и тревожно. Пока все шло именно так, как и предполагал его белобрысый брат. Впрочем, самое важное ждало его впереди.

25. Мятеж