Пастух для крокодилов

Определенно, не знаком Дмитрию Константиновичу сей специфический термин — из новостей, разве что, краем уха. Богдан в войсковых операциях не участвовал, но вот мелких локальных войнушек по всем континентам повидал изрядно. Знал, что сейчас будет и КАК будет, а потому не горел особым желанием присутствовать. Тем более, что каждая лишняя минута усугубляла положение.

— Отдохнули Дмитрий Константинович? Тогда давайте, аккуратненько отползаем в траву, встаем и делаем марш-бросок? 2. До берега реки Куанг, всем нам до боли знакомого. Что такое с вами?

Суханов, едва приподнявшись, побелел, как полотно и вновь принял лежачее положение.

— Сердце что ли?!

— Д-да нет, ерунда, давленка, видать, — в руках у бизнесмена появилась стеклянная трубочка. Ох, мать честная — не валидол даже, нитроглицерин!

— Сейчас все пройдет, сейчас… Староват я, видать, для таких кроссов…

Да уж. Только и осталось Богуславскому, что выматериться про себя, да вновь перевернуться на живот. Продолжить наблюдение за сценами в духе Средних веков.

Жителей согнали уже на окраину, усадили наземь — мужчин и женщин с детьми раздельно, под охраной тройки автоматчиков. Хижины стали шмонать — профессионально, неспешно, страхуя друг друга. Пожалуй, это не просто армейцы, а подразделение по борьбе с партизанами. Профессиональные каратели и охотники на людей. Вон двое подошли к сидящим мужчинам, оружие наставили. Сейчас велят раздеваться по пояс — будут искать потертости на плечах от автоматного ремня, синяки от приклада и прочее. Хотя нет, здесь эта хитрость не прокатит — у каждого имеется охотничье ружье, и следы, соответственно, тоже у всех. Другое солдаты задумали, совсем другое. Вот и остальные, закончив шмон, к мужикам приблизились. А потом…

Сердце Богдана кольнуло, вдруг, и сжалось, почти как давеча у Суханова. Телохранитель увидел Лай Мо. Вдова до последнего надеялась пересидеть беду, из хижины своей не вышла, а потому солдаты отыскали ее там. Вместе с дареным автоматом. Сейчас женщина шла по улице, глядя отрешенно перед собой, и смирившись, уже со своей участью. Кто-то из карателей толкнул ее в сторону, подбежал к офицеру с докладом.

— Что они делают? — спросила Кира, но ответа не дождалась. Язык у Богдана не поворачивался, и краска, горячая, злая залила лицо.

— Они ее арестовали?

— Да.

«Да, арестовали! Хочешь знать, почему?! Да потому, что хранение автоматического оружия без специального разрешения здесь запрещено. Настрого запрещено! Под страхом смертной казни! Ты хочешь спросить, знал ли я об этом? Да, знал! Идиот и мудила Богдан Богуславский прекрасно был осведомлен о местных нравах, но понадеялся на русское «авось». Смерть подарил бабе в награду за все хорошее! Башку бы ему, придурку, разбить и руки оторвать, да нельзя! Нужен еще! Две жизни сейчас под его ответственностью — клиент и ты, коллега, а потому бороться он будет до упора. Вас спасать. А ту — не спасешь уже!» Богдан зарычал даже, зубы стиснул до боли, ощутив во рту медный кровяной вкус. Глаза глядели, фиксировали, волей-неволей, происходящее.

— Чей это автомат? — спросил командир «коричневых беретов», подняв оружие над головой,

— У охотников не было такого автомата, они не могли оставить его вам. Я не верю, что эта женщина — партизанка, а значит, она хранила его для кого-то из вас. Может, для тебя?

Жест небрежный, указующий, на первого, попавшегося в толпе крестьянина. Солдаты подхватили избранного, вмиг заломили руки и на колени поставили.

— Я спрашиваю последний раз, — пару секунд офицер выжидал, потом подошел к обреченному. Вынул картинно пистолет из кобуры, предохранитель щелкнул, дуло плюнуло огнем человеку в затылок. Крестьяне вскрикнули, кто-то попытался вскочить, но упал от удара прикладом. Офицер пистолета не спрятал, ищущий взгляд прошелся опять по толпе.

— Кто следующий? Так будет, пока мы не отыщем виновного.

Все правильно, децимация. Способ наказания, придуманный еще древними римлянами и кем только с тех пор не обкатанный. Детали по большому счету не важны, каждого ли десятого казнить, или попросту, как сейчас, методом тыка. Результат важен — сломить выживших, лишить раз и навсегда воли к сопротивлению.

— Кто следующий, я спрашиваю? Может, ты?

Очередной избранный рванулся, но силы оказались неравны. Ткнули под дых, потащили. Никто из соседей помочь обреченному уже не пытался — в землю смотрели, отводя глаза. Не коллектив это и даже не толпа — стадо. Бараны, согнанные на бойню.

— Так значит, ты? — судя по лицу офицера, особого удовольствия ему палачество не доставляло. Работу делал человек, грязную и наверняка, по его мнению, нужную. Блеск пистолета, выстрел. Еще одно тело ткнулось лицом в песок.

— Кто следующий?

А потом солдаты схватили, вдруг, вдову. Двое самых здоровых. Не на казнь потащили, а к деревне, подальше от аборигеновых глаз.

— Стоп, — покачал офицер головой, красноречивый жест указал на пятачок перед сидящими. — Здесь.

Чтобы, значит, видели все. Чтобы не выдержало сердце у того, неизвестного — любовника, друга, жениха. У того, кто автомат оставил.