Пастух скелетов

Иван Соколов, генерал-майор Внутренних Войск СССР, вышел из подъезда своего дома на Котельнической набережной ровно в семь часов по московскому времени. Автомобиль, бронированный ЗИС-115, подкатил к крыльцу в тот миг, как нога Соколова ступила на тротуар. Иван поздоровался с водителем. Бессменный шофер Федор солидно кивнул и плавно тронул ЗИС с места. Иван привычно оглядел Федора: не облупился ли лак на костях, крепко ли держатся сочленения суставов, на месте ли зубы…

А то случился конфуз, давно уже, но запомнился хорошо: проглядел, что у Федора нижняя челюсть отвалилась. Шофер, разумеется, доложить о неприятности не мог. А вот с тогдашней пассией Ивана, красавицей Лидочкой Пономаревой, студенткой Педагогического, случился нервный срыв. При виде приятной внешности мужчины, в форменной тужурке и фуражке с лаковым козырьком, но почему-то без подбородка, девушка упала в обморок.

Многие болезненно воспринимали, что их, как советских граждан, после смерти ждет неизбежная повинность служения Родине в качестве Восставших…

Потому и выглядели скелеты как живые — посредством иллюзий, призванных хранить спокойствие советского народа.

Федор умело вел ЗИС, а генерал-майор, пользуясь тишиной кондиционированного салона, настраивался на труды. Он любил эти минуты, когда утренний, не набравший деловые обороты город вступал в новый день. Любил умытые поливалками улицы, чистые стекла домов, солнечные блики, музыку из громкоговорителей. Любил наблюдать за бравыми скелетами-регулировщиками в милицейской форме. Он-то видел действительность такой, как есть. Без прикрас.

Звонок радиотелефона. Федор, получив ментальный сигнал, нажал кнопку на пульте.

— Доброе утро, Иван Григорьевич. — Услышав свежий, как стакан шипучего нарзана, голос Ёлочки, Соколов улыбнулся.

— Здравствуй, милая, как спалось?

После секундной заминки секретарша ответила:

— Спасибо.

Ивану нравилось выводить строго-профессиональную Ёлочку из равновесия невинными вопросами и высказываниями.

— Что у нас сегодня, дорогуша?

— Телеграммы.

Генерал поскучнел.

— Сколько?

— На этот раз — три. Пятьсот, тысяча и тысяча триста. — Соколов скрипнул зубами: «Неужели… всё? Началось?» — Он покрутил шеей в жестком крахмальном воротничке.

— Откуда?

— Владивосток, Архангельск, Северск.

«Может, совпадение? Мало ли, от чего умерли. Подождем».

Прикрыл глаза, откинулся на мягкую спинку кресла. Посидел.

— Что-нибудь еще? — Встряхнулся, провел рукой по лицу.

— Встреча с представителями Ямайканской Народной Республики, на ВДНМИ, павильон номер шесть, вас уже ждут.

— С утра пораньше? Товарищи с Ямайки предпочитают ночь…

— Жаждут познакомиться, Иван Григорьевич. Говорят, ваши достижения их несказанно потрясли. Желают внимать перлам мудрости.

Генерал-майор поморщился. Ёлочка как обычно: то ли всерьез, то ли глумится над начальством. И не придерешься.

— Кто еще от нас?

— Боевой маг и переводчик с патуа.

— Хорошо. Жди к обеду, милая.

Новая пауза, еле заметная, очевидная только для Ивана, затем тот же холодный официальный голос:

— Что приготовить, дорогой?

Соколов чуть не фыркнул, но сдержался. Это тоже входило в условия игры: никакого внешнего проявления.

— На твой вкус, душа моя. — И дал отбой. — На выставку, Федя.

Шофер кивнул. Фуражка, намертво закрепленная на черепе, не сдвинулась ни на миллиметр.

…До Выставки Достижений Народного Магического Искусства домчали за пятнадцать минут. У белоснежных колонн Иван привычно поднял голову, полюбовался скульптурой, известной как «Рабочий и Колхозница»: два исполинских костяка вздымают нацеленную в зенит ракету. Затем направился к «шестому павильону» — экранированному бункеру, предназначенному для магических экспериментов.

Его ожидали четверо. Статный Растафари в расписной, до пола, распашонке. Борода, дреды из-под зелено-желто-красного берета, в общем, как обычно. Раста курил исполинскую самокрутку.

Прочие были одеты консервативно: в белые саронги. И, к облегчению Соколова, не курили.

При делегации маялся солидный мужчина с отекшим лицом, в серой пиджачной паре, и скромно топталась пигалица с тощими косичками. Иван решил было, что пиджачный — специалист по боемодификантам, а пигалица — переводчик, но понял, что ошибся: от девчонки шла мощная волна силы, а вот товарищ в костюме испускал лишь запах перегара, слегка разбавленный одеколоном «Житан». Хлыщ жадно принюхивался к самокрутке Растафари.

Раста, величественно взмахнув руками, отвергнул переводчика и воскликнул:

— Джа благословляет тебя, Повелитель Мертвых!

По глумливой роже Растафари нельзя было догадаться, всерьез он или шутит, следуя заветам своего веселого бога. Говорил он на чистейшем русском, певуче растягивая гласные, что только добавляло двусмысленности его речам.

Белосаронговые товарищи коротко поклонились, от них отделился который постарше, с белой бородкой и седой шевелюрой:

— Восхищение хотим выразить товарищу бокору Вану, — и посмотрел генерал-майору в глаза. У Соколова перехватило дыхание. Он узнал седого…

— …не пройти, Бокорван, глубоко, — усталый голос проводника.