Пастух своих коров

— Неужели вы про море ничего не написали? Налейте-ка. По идее, вы должны эту тетрадку съесть. Как Хронос. Или кошки. Мертвых детей полагается поедать. Вот и Николай Васильевич. Увидел, что души — мертвые, — и сжег. И спать лег. Так и похоронили.

— Ты, Борисыч, — отложи, — решил Савка. — Как будешь трезвый — листок оторви и печку затопи. С пользой. А так — зачем!

— Лучше скажи, Савка, кто мог рыбу утащить?

Савка вышел на веранду и тут же вернулся.

— Двери надо на ночь закрывать. Горностай, кто еще! Знаешь, такой, с хвостиком.

— А! — победоносно поднял палец Петр Борисович.

— Не будем спорить, — вы обещали читать про море, — отмахнулся Серафим Серафимович.

— Тогда — будьте здоровы!

Уехать к морю.
И однажды
Забыть, чего нельзя забыть.
Быть раздражительным от жажды,
А от природы добрым быть.

Бычков ловить неторопливо,

Неторопливо пшенку грызть,
И с рыбаками выпить пива,
И просто поболтать «за жизнь».

И в простодушии пастушьем

Пасти стада чужих планет,
И вяленую рыбу кушать,
И от морской воды пьянеть.

И станет речь моя корявой,

Косноязычным стану, пусть.
Мне б только пользоваться правом
Ветра наматывать на ус!

— Н-да. А как все-таки правильно — ветра или ветры?

— Правильно ветры, но в разговорной речи…

— Оставь ветра, — попросил Савка. — Я эти ветры от коровы каждый Божий день на ус наматываю.

— Все-таки забавно, — мечтательно начал Серафим Серафимович, — опрощение простого. Интересно, до каких степеней. Отчего надо так устать, каким надо быть красноречивым, чтобы возжелать косноязычия, это надо так пропитаться алкоголем, чтобы пьянеть от морской воды, и зачем грызть эту кашу?

— Какую кашу?

— Ну, как же, пшенную. «Неторопливо пшенку грызть»…

Петр Борисович рассмеялся:

— Пшенка — это вареные початки кукурузы.

— Ну, это, видимо, семейное. Объяснять надо.

— Странно. Багрицкого цитируете, а о пшенке не знаете.

— Но ведь Багрицкий поэт, а не мелиоратор… или селекционер. Кстати, а что это у вас там надо забыть, чего нельзя забыть?

— Не знаю. Забыл.

— Да, воистину блаженны нищие духом… Между прочим, как вы понимаете этот постулат?

— А что тут понимать, — хмыкнул Савка. — Вот я — нищий. А духом блаженствую. Вот от бражки, от черной корочки, от той же коровы…

— Не очень понятно, — нахмурился Серафим Серафимович.

— Савка хочет сказать, что здесь инверсия. Следует понимать: Духом блаженны нищие. Очень может быть. Стилистика такая, ритмизованная проза, к тому же пешер, иносказание — все это предполагает инверсию, как прием…

— Ишь как заговорили, если б вы так писали… А я вас за дурачка держал… Прошу прощения, такая у меня сегодня стилистика. Продолжайте, пожалуйста.

— Ты давай конкретнее, — необъяснимо рассердился Савка.

Лягушка по морю плыла,
Она в отчаянье была.
А чайки квакали над ней,
А крабы замерли на дне.

Лягушка вспоминала, мучаясь

Родной реки родную грязь,
А рядом плыли по-лягушачьи
Мальчишки, весело смеясь,

Ей виделись ее сородичи,

Кувшинки, над водой лоза…
И закрывала она с горечью
Свои соленые глаза.

А это море так опасно.

В нем только даль, в нем только стынь.
И так убийственно прекрасна
Его просоленная синь.

— Опять рифма! Сколько можно говорить!

— Но вы же не дали мне времени исправиться.

— Действительно, — рассмеялся Серафим Серафимович. — Беда с вами. «Мучаясь» — «по-лягушачьи». А по существу, это тоже пешер? Притча? Иначе, как она попала в море, эта лягушка? Вероятно, это что-то про дым отечества? Родной реки родная грязь? Вы, однако, патриот, Петр Борисович. Вот только какого отечества? Я так понимаю, вы своими картинами ублажаете евреев и нуворишей. Вот скажите, Савва, вы исконный русский мужик, ведь должна же восторжествовать в России национальная идея?

— Я, Херсимыч, не знаю. Вот ты меня захмелил, а я тебе молока принес. Или браги. Борисыч мне костюм подарил, а я наловил ему рыбы. Вот и вся идея. А русская она или татарская — не знаю. У меня прабабка, что на шифоньере, татарка была. Чурка. Юсупова фамилия.

— Да-а? — а почему не Шереметева?

«Брага разбушевалась, — подумал Петр Борисович, — пока я читаю, они пьют. Не это ли русская идея?»

— Савка, налей-ка мне кружку. Полную. Пересохло что-то.

Очень не хотелось повторения вчерашней полуссоры.

— Читаем? — лучезарно улыбнулся он.