Пастух своих коров

Какой, на хрен, Леня. Видел Нашивкин из окна мокнущие, ничем не прикрытые доски и скользкие бревна. Ни Лени, ни Ваучера. Дураков нет — мокнуть посреди луга незнамо зачем.

Дождь не прекращался уже третьи сутки. Низкие облака бежали с запада, иногда облако останавливалось, на него натыкались следующие, образовывалась пробка, потом куча мала, более мелкие и светлые обегали кучу с флангов и неслись вперед. Внизу было тихо, верхушки деревьев не качались, иногда срывался короткий местный шквалистый ветер, свистел в высоком осоте, срывал белые барашки с коричневых волн.

Корова или занемогла, или чего-то боится, не подпускает к дойке, пришлось даже огреть ее палкой. Тягостные предчувствия овладели Нашивкиным, человеком практической жизни, мало чувствительным к пустякам. Он попытался разобраться. Валя? Она больна, это ясно, но это ясно давно и есть лечение, а нынешнее обследование — запланированное и только на пользу. Корова? Ничего такого, в крайнем случае просрется, всего и делов. Дальше. Ни с кем вроде не ссорился, никому не должен, и дела никакие не горят. Сам — здоров, в свои пятьдесят пять еще ого-го. «Это все дождь, Сан Саныч, — уговаривал он себя. — Дождь и безделье, а не хочешь работать — ложись и смотри телевизор».

Не только Нашивкин страдал от погоды — Митяй с утра был мрачен, гонял работницу Нинку, довел ее до слез, велел выметаться на свою неньку-Украину в двадцать четыре часа, заставил Леню, чтоб не бездельничал, колоть под дождем дрова, зацепил длинной слегой электропроводку под крышей сарая, порвал ее, матерясь, вскарабкался на Леню и отремонтировал, на радостях шарахнул в воздух из пистолета и перебил проводку почти в том же месте…

Леша Благов играл с женой в нарды.

— Шеш Беш! — кричал он и хлопал в ладоши.

Вошел Митяй.

— Я баню затопил, — мрачно сообщил он.

— Опять нажретесь? — полюбопытствовала Зоя.

— А как же! — улыбнулся Леша.

— Это скучно, — сказала Зоя.

— Скучно, — подтвердил Митяй, — не нажремся. — И вышел.

К вечеру дождь превратился в насыщенный туман, шевелящийся мелкими каплями. Стояла зимняя тишина — залег ветер, и стало очевидно, что исчезли кузнечики, растворились лягушки, испарились птицы. Только далеко в бору изредка досадовала кукушка.

Ксения тихо сидела в горнице за компьютером, Яков Семенович похаживал по комнате, проборматывая строчку.

Свет из окна ложился на серый кустарник, мерцали на нем золотистые капли. За кустами, у реки, теплилась лужица пламени, затухала, колеблясь, и вновь раскалялась добела.

«Кто бы это мог быть, — удивился Яков Семенович. — Туристы редко сюда забредают, да и то в хорошую погоду. Пойти посмотреть, мало ли…»

Морось упала, остался только туман, искажая пропорции и расстояния. Огонек метался, казалось, вдалеке, но вдруг — за кривой проекцией ветлы — открылся рядом, в трех шагах. Костер горел слабо, пламя держалось только за счет прошлогодних сучьев, не успевших промокнуть насквозь. Над костром сидели три фигуры в одинаковых плащах с опущенными капюшонами. Сидящие по бокам были, судя по силуэтам, людьми молодыми и хрупкими, может быть даже женщинами. Сидящий посередине держал ладони над пламенем, как будто удерживая его и согревая.

— Здравствуйте, — осторожно, чтоб не напугать внезапным своим появлением, сказал Яков Семенович.

— Добрый вечер, — спокойно ответил старший и, помолчав, спросил: — Не скажете ли вы, как добраться до Дома рыбака?

Яков Семенович задумался.

— По азимуту здесь недалеко, километра два. А по тропе… Кстати, вы сидите рядом с тропой. Вот она, чуть правее. Но дело в том, что она петляет по лесу и обрывается в двух местах. Я бы проводил, но в лесу — хоть глаз выколи, тем более — туман, как бы самому не сбиться. К тому же — ручей сейчас разлился, там, наверное, по пояс. — Яков Семенович с сомнением посмотрел на легкую обувь путников. — А как вы сюда попали?

— Наши, с вещами, проехали еще днем. А мы решили пройтись.

— Беспокоятся, наверное?

— Не думаю, — усмехнулся старший.

— Я вот что предлагаю, — решил Яков Семенович. — До места вам ночью не добраться. Переночуйте у меня, а утром, с Божьей помощью…

По реке медленно плыла моторная лодка. Шум мотора с трудом пробивался сквозь плотную подушку тумана, но тихий человеческий голос прозвучал как будто совсем рядом:

— А здесь, чуть подальше, будет часовня.

— Это правда? — спросил старший.

— Правда, — ответил Яков Семенович. — Ну что, пойдемте?

— Спасибо.

— Комфорта не обещаю, — объяснял Яков Семенович по дороге. — В горнице живет женщина, а вам я постелю в большой комнате, на полу. Телогреек и спальников у меня достаточно.

— Зря беспокоитесь, — уверил старший. — Мы неприхотливы.

Пока Яков Семенович устраивал на полу просторное ложе, гости тихо сидели на лавке. Двое из них оказались подростками. Старший был неопределенного возраста, тщательно выбритый, из-под джемпера выглядывал светлый воротничок рубашки.

— Ну вот, — сказал Яков Семенович, поднимаясь, — располагайтесь. А сначала — по кружке молока с хлебом, идет? Башмаки поставьте к печке, она горячая, носки можно повесить на дверцу духовки. А плащи я сейчас пристрою поближе…