Пастух Земли

Бхулак знал, что этого не избежать. Несмотря на своё расслабленное состояние, он замечал бросаемые на него любопытные, а то и недоверчивые взгляды.

— Конечно, святой отец, — ответил он, вновь принимая вертикальное положение. — Я, как уже сказал тебе, лагашский купец, торгую с Эламом. Мы с собратьями везли туда сушёные финики, оливковое масло и ткани из Сиппара — в Эламе мы собирались продать всё это и закупить медную руду, а, если повезет, то и немного лазурита. В одном из селений по пути я познакомился с чужеземцем, который сказал мне, что может доставить меня в место, где лазурита очень много и он дёшев — если я брошу своих попутчиков и товары. Я сначала не поверил ему, но он показал мне прекрасные крупные синие камни, лучше которых я никогда не видел. Меня обуяла жадность, и я согласился, рассудив, что, если и правда привезу домой много таких камней, то многократно возмещу потерю своего масла и фиников, которые оставлю в караване. Потому, взяв с собой лишь оружие и средства, чтобы расплатиться за лазурит, я ночью пришёл в условленное место…

Как и рассчитывал Бхулак, простодушных степняков история захватила — разговоры стихли, все у костра заинтересованно слушали его.

— Но, когда я пришел, чужестранец, раньше казавшийся старцем долгих лет, вдруг обратился в прекрасного сияющего юношу. Он охватил меня руками, и больше я ничего не помню — до тех пор, пока не очутился здесь и не встретился с Аиряшей. А юноша тот пропал, и я так и не знаю, кем он был — возможно, одним из ануннаков, которых вы называете даэва. Не знаю я, и чего он хотел от меня, и зачем сюда принёс, и что мне делать дальше… Вот и вся моя история.

Вокруг костра раздались изумлённые возгласы, но Бхулак чувствовал, что по большей части его рассказ был принят — эти люди воспитаны были на подобных легендах, и для них такие случаи вовсе не невероятны, хоть и удивительны. Кроме того, в его рассказе фигурировал лазурит, одна из самых ценных вещей в этом мире, и желание заполучить его было вполне понятно всем.

— Какая удивительная история, — проговорил Заратахша, глядя на Бхулака сверкающими от бликов огня глазами. — Наверное, кто-то из даэвов обратил на тебя внимание и решил провести через некое испытание. Но берегись — их расположение опасно так же, как и гнев…

— Я буду помнить об этом, святой отец, — склонил голову Бхулак.

Он так и не понял, поверил ли жрец его рассказу, но чувствовал, что человек это весьма проницательный и с ним следует быть крайне осторожным.

— Мы едем в великий город Маргу, где и правда много лазурита, который доставляют туда с восточных гор, — продолжал священник. — Может быть, туда тебя и хотел отправить твой даэва… Поезжай с нами!

— Я сам хотел просить тебя об этом, славный Заратахша, — ответил Бхулак. — Средств заплатить за это путешествие у меня хватит…

Жрец сделал жест отрицания.

— Доброе дело — это дело ашавана, праведных, оно заключает награду само в себе. Мне не нужно твоё золото.

Бхулак поклонился в знак благодарности, про себя отметив, однако, что, похоже, жрец осведомлён о содержимом его мешка.

— Не поведаешь ли и ты мне о цели вашего пути, — попросил он Заратахшу.

— Я имею слово господина моего могучего Веретрагны к владыкам страны Маргуш, — отвечал тот. — Оно касается очень важных для нашего народа дел.

— Не смею просить тебя рассказать больше, — скоромно проговорил Бхулак.

— Почему же, — пожал плечами жрец. — Слухи о нашем положении разнеслись уже очень далеко, разве что до ваших краёв ещё не добрались. Если хочешь, я поведаю тебе о наших бедах.

— Конечно, святой отец, мне очень хочется узнать об этом, — закивал Бхулак.

— Итак, — начал Заратахша, — испокон веков мой народ вольно жил в Аирйанэм-Ваэджа. Мы делимся сейчас на много племён и царств, но все мы родичи, похоже говорим, живём и служим богам. Бывало раньше, случается и до сих пор, что мы сражаемся между собой, и даже довольно жестоко, но потом всегда договариваемся и миримся, как и подобает людям одного корня. Так мы жили долго, в спокойствии и довольстве. Но в годы моего прадеда началась долгая засуха, реки и другие источники пересыхали, землю опустошали ужасные пылевые бури, скот не находил травы и падал, люди голодали. Надо думать, мы чем-то прогневили Небо, которое велело матери Харахвати пресечь благие потоки, жизнь дарящие…

«Да, небо тут и правда виновато», — подумал Бхулак.

Поводырь давно рассказал ему, что всеобщая засуха, грянувшая сто лет назад, связана с повреждениями, который нанёс миру снаряд, погубивший Содом. Бхулак уже наблюдал бесчисленные беды, наставшие вследствие этого: падение Та-Кемет, запустение Ханаана и Двуречья. Выходит, каменный Улликумми простёр своё смертельное дыхание и на эти края…

— До сей поры Небеса не простили нас — чреда засушливых голодных лет продолжается, — говорил Заратахша. — Некоторые, вроде бы, проходят легче, и люди начинают радоваться, что гнев богов угас. Но в следующем году солнце палит ещё сильнее, и земля всё больше теряет жизненные соки.