Мальчишки-близнецы были сытые и довольные, а вот девочка, маленькая Тиффани, — нет. К сожалению, Тиффани-ведьме часто приходилось видеть такое, особенно если мать не очень умна или её собственная мамаша настаивает, что главное — накормить мальчиков. Вот почему сразу после рождения малышки Тиффани нашептала ей на ухо заклинание. Это была простейшая следящая магия, позволяющая узнать, не случилась ли с девочкой беда. Просто на всякий случай, говорила себе тогда Тиффани.
Кричать и отчитывать молодую мать не было никакого смысла, поэтому Тиффани отвела её в сторонку и сказала:
— Милли, послушай! Конечно, очень важно, чтобы твои мальчики выросли сильными и крепкими, но моя мама всегда говорила: «Сын остаётся твоим сыном, пока не возьмёт себе жену, а дочь остаётся дочерью до конца жизни». И мне кажется, она права. Ты ведь до сих пор помогаешь своей маме, верно? А она помогает тебе. Так что было бы правильно, если бы ты кормила малышку на равных с мальчиками. Пожалуйста.
А потом, поскольку в комплекте с пряником — в данном случае с молоком — обычно идёт и кнут, она выпрямилась, строго посмотрела на Милли из-под остроконечной шляпы, которая делала Тиффани старше и мудрее, и добавила:
— Я буду приглядывать, чтобы с ней ничего плохого не случилось.
Она уже давно поняла, что капелька угрозы никогда не помешает. Кроме того, Тиффани и правда собиралась присматривать за малышкой.
Тиффани хотела поговорить ещё кое с кем — напоследок, чтобы больше уже ни с кем не говорить до утра. Дождь полил ещё сильнее, когда её метла снизилась у кургана пикстов и Фигли посыпались с неё, как горох. Туп Вулли умудрился совершить редкостно неудачную посадку, воткнувшись головой в колючий куст утёсника. Ватага юных Фиглей с гиканьем побежала его вызволять.
Возле входа, замаскированного под кроличью нору, болталась пара старших сыновей Явора. Они были тощими, даже по фиглевским меркам, и у них только-только начинали пробиваться бороды. Оба носили споги на длинных ремнях, так что те хлопали их по ногам, а килты сидели низко на бёдрах, и Тиффани с изумлением увидела над килтами ремни штанов, сшитых из крашеного полотна. Штаны? У Фиглей? Да уж, и впрямь наступают новые времена.
— А ну кыкс килты поддёрнули, — буркнул Явор Заядло, когда они с Тиффани протолкались мимо молодёжи в нору.
Кельда была в своих покоях в окружении Фиглей-младенцев, которые барахтались на полу, застеленном шкурами ушедших на иные пастбища овец.
И первыми словами кельды были:
— Я знаю… — Она вздохнула и добавила: — Это горе для меня, но таков черёд вещей. — Тут она улыбнулась, в уголках глаз собрались морщинки: — Однако ж мне счастье видеть тебя заглавной ведьмой, Тиффан.
— Э… спасибо, — проговорила Тиффани.
«Откуда Джинни узнала?» — удивилась было она.
Но тут же вспомнила, что у кельд есть таинствия, чтобы видеть прошлое, настоящее и будущее. Кельды бережно хранят свои секреты, передавая их от матери к дочери.
А ещё Тиффани знала, что пусть Джинни и крохотная, но хранить секреты она умеет. Поэтому теперь Тиффани, помявшись, призналась:
— Джинни, я думаю, мне ни за что не стать такой, как она.
— Да ну? — резко сказала кельда. — А что ж, по-твойму, сказанула млада Эсме Ветровоск, когда оно ей досталось, это дело? Думаешь, она сказанула: «Ну не, это не по мне, я недотягиваюсь?» — Мудрая маленькая пикста смотрела на Тиффани так, будто та была любопытным образцом — редким растением, например. Потом она понизила голос и добавила уже мягче: — Я знаю, ты бушь хорошей заглавой.
— Ну, скорее первой среди равных, чем главой, — поправила Тиффани. — По крайней мере, остальные ведьмы наверняка так думают…
Она умолкла, невысказанные сомнения повисли в воздухе.
— От оно как? — переспросила кельда. Она помолчала, потом мягко сказала: — Однажды ты поцеловала духса зимы и отправила его восвояси, ах-ха. Но я знаю, что вскорости тебе предстоит кой-что потрудней. В небах грядут перемены, и ты бушь нужна тут. — Она пристально посмотрела на Тиффани и добавила ещё более мрачным тоном: — Берегайсь, Тир-вар-фойн: наступает время перехода. Хозяйки Ветровоск больше нет, а на её месте сталась… дыра. И сыщутся те, кто её углядит. Надо стерегать врата, надо самим стеречься. Ибо те, об ком ты и знать не хотишь, могут рыщить по твою душу.
Как хорошо дома, подумала Тиффани, когда наконец-то вернулась на ферму своих родителей, которая так и звалась — Родная ферма. Дома мама каждый вечер стряпает горячий ужин. Дома можно сесть за большой кухонный стол, исцарапанный многими поколениями Боленов, и снова почувствовать себя маленькой девочкой.