Пастырь из спецназа

Сзади на него набросился тот самый молодой крепкий монашек, что уже получил свое у ворот, но отец Василий легко отшвырнул его в сторону и потащил отца Никифора в центр холла. Сунул гипсом в живот, еще раз, еще…

– Только не по лицу! – страдальчески прохрипел умный отец Никифор. – Мне на службу завтра! Только не по лицу!

Отец Василий засмеялся и отшвырнул мерзавца в его кресло.

– Что делать-то будем? А, святые отцы? Как мне с вами разговаривать: как с братией или как с братвой?!

– Что вы, отец Василий! Мы и в мыслях не держали, что так получится! – затараторил отец Никифор и с тем же выражением страдания и мольбы уставился на коллегу. – Вы уж простите нас… Не сообщайте митрополиту…

Мужик смотрел в корень.

Отец Василий покачал головой, повернулся, поднял за ворот охранника, поставил его на ноги и потрепал по щекам.

– Как ты, брат?

Молодой охранник с трудом приходил в себя.

– Ты уж меня извини, не рассчитал… Иди-ка лучше на стульчике посиди… – И снова повернулся к отцу Никифору: – Слушаю вас, ваше благословение…

– Забирай икону, отец Василий! – торопливо заговорил тот. – Она твоя! И прости уж нас, неразумных! Бес попутал! Ей-богу, не думали мы, что такое дело выйдет. Я уж сто раз пожалел. Забирай!

Отец Василий покачал головой: ох, умен был отец Никифор! Даже чересчур, и оторваться толком не дал! Он подошел к столику, налил себе граммов пятьдесят коньячку, неторопливо, с удовольствием выпил и поставил рюмочку обратно.

– Поехали.

* * *

Отец Василий добрался в Усть-Кудеяр только к двум часам ночи. Оставил машину у сторожки Николая Петровича, позвонил Ольге, открыл высокие резные ворота храма и поставил чудотворную икону на ее почетное место. Он долго смотрел на нее, силясь понять, что происходит в его душе, но ничего понять не мог: внутри было пусто и холодно. И тогда он медленно опустился на колени и начал молиться.

Слово за словом и минута за минутой он уже по три раза произнес все, что должно, и только тогда внезапно понял, что именно не так. И просто начал просить прощения. Только теперь до него дошло, сколько неправды, гордыни и насилия довелось увидеть этому лику по возвращении в мир людей. В крови и насилии уходила эта икона в темный, пустой подвал шестьдесят с лишним лет назад; в крови и насилии она и возвращалась… Он заплакал, содрогаясь от ужаса и презрения к себе, не увидевшему сразу, с первых минут этой простой и очевидной истины…

– Прости меня, святой Угодник Николай, – против всяких канонов просил он. – Прости всех нас. Мы так и не научились жить в мире и согласии с Христовым заветом. Но ты же знаешь, мы учимся, страдаем и очень хотим этому научиться… Прости нас, если сможешь… И помоги нам, если захочешь…

* * *

А через три дня в храм пришла нестарая женщина. Она упала перед светлым ликом на колени и долго, искренне благодарила святого за что-то свое, известное только ей. И давно уже отец Василий не видел, чтобы кто-то молился с таким сильным и светлым чувством. Он долго боролся с собой и все-таки не выдержал, подошел.

– Что с вами случилось?

– Сынок мой живой оказался, – глотая слезы, сказала женщина. – Они мне в декабре похоронку на него прислали, а я все не верила, все Николая Угодника за него просила… А сегодня из госпиталя письмо пришло… Жив мой Сереженька!

Отец Василий растерянно огляделся и наткнулся взглядом на диакона – тот широко, счастливо улыбался. И в этот момент священник мог бы поручиться чем угодно, что они подумали об одном и том же: эта женщина права в своем чувстве, потому что только что произошло самое настоящее Чудо. Такое простое в своей житейской сути, такое легко оспоримое со всяких там «научных» точек зрения и такое великое в своем первозданном естестве. А значит, воссоединилась насильственно разорванная связь времен, и значит, сам святой Угодник Николай стоит сейчас среди них и радуется просветлению еще одной христианской души.

Часть II

Отец Василий поднялся, как всегда, в половине пятого утра. Вышел на крыльцо, спустился вниз и, с удовольствием вдыхая свежий морозный воздух и торжественно ступая по мощеной поверхности двора, прошел к турнику. Подпрыгнул, повис и подтянулся восемь раз. Больше не смог.

Огромное, некогда такое сильное тело изрядно потеряло форму, и теперь ему приходилось напрягать все свои душевные силы, чтобы заставить его работать как полагается. Хотя, с другой стороны, подтянуть к перекладине такую тушу целых восемь раз тоже было победой; когда он впервые запрыгнул на турник с полмесяца назад, он сумел проделать это лишь дважды. Так что успех был, что называется, налицо.

Услышав, что хозяин поднялся, забеспокоилась и всхрапнула в сарае Стрелка. Отец Василий улыбнулся и пошел к ней. Привыкшая у своего прежнего хозяина к вольному, полубродяжьему существованию, старая кобыла с огромным неудовольствием заходила по вечерам в специально подготовленный для нее сарай и с явным облегчением покидала его по утрам. Ну не любила она закрытых помещений!

Отец Василий открыл высокие воротца, и кобыла с ходу радостно ткнулась большими слюнявыми губами ему в шею.