Пастырь из спецназа

– Знаю, – уверенно кивнула жена. – И все равно боюсь. Каждый раз. – Она подняла свои прекрасные глаза, и в них читались обожание и мольба. – Вы уж не покидайте меня надолго, пожалуйста… Хорошо?

– Хорошо, моя милая, – нежно поцеловал ее отец Василий.

* * *

Он попил чаю с принесенными женой домашними кексами и понял, что ему очень и очень хочется побыть одному. Но здесь, в бухгалтерии, все было слишком по-свойски, привычно, а в храме так и стояли перед иконой возвращенные в лоно православной церкви люди. Отец Василий подумал и взял из стола ключи от нижнего храма.

– Пойду помолюсь господу нашему, – известил он жену и вышел.

Как это бывает порой в конце февраля, на дворе пахло весной, и священник, со вкусом вдыхая этот новый воздух, прошел к дверям нижнего храма. Вставил ключ в замочную скважину, открыл дверь и, медленно ступая по гулкому полу, вышел в самый центр. Отсюда дверь в тайник, в котором несколько десятилетий хранилось главное храмовое сокровище, была отчетливо видна.

Он торжественно, с чувством опустился на колени и молитвенно сложил руки на груди. В этот миг священник, как никогда остро, ощутил и бренность своего земного бытия, и величие рано или поздно предстоящей встречи со всевышним. «Господи, – сказал он. – Ты видишь меня перед собой, как есть. Ты всегда меня видишь таким, какой я есть на самом деле, таким, каким даже я сам себя не вижу… Так помоги мне…»

Раздался отчетливый всхлип.

«… Так помоги мне, недостойному рабу твоему…»

Всхлип повторился. А потом кто-то громко, натужно высморкался. Священник вздрогнул и открыл глаза. Теперь было тихо.

«… мне, недостойному рабу твоему, понять…»

Кто-то громко вздохнул и шмыгнул носом.

Священник резко открыл глаза. Храм был пуст.

Он подождал некоторое время, и наконец его ожидание было вознаграждено: всхлип снова повторился.

Звук шел из-за двери тайника.

Священник осторожно, на цыпочках, подкрался к железной двери и приложил ухо к холодной поверхности: за ней отчетливо слышалось тяжелое дыхание.

С того самого момента, как икону вынесли к людям, эта дверь не закрывалась: памятуя о том, как нечаянно захлопнул ее, а затем чуть не погиб от жажды вместе с костолицым, священник самолично загнул язычок щеколды, и с тех пор эта дверь вполне могла быть прикрыта, но ни в коем случае не захлопнута навсегда. Отец Василий никому на свете не желал повторения своего горького опыта. Но теперь там, внутри, кто-то сидел.

Отец Василий перекрестился и рванул дверь на себя.

Он никого не увидел: внутри было темно, как в преисподней. Но звук дыхания усилился.

– Кто тут? – спросил отец Василий.

– Уйди, скотина, – плачущим голосом ответили из темноты, и это был голос костолицего.

– Боря? – Только теперь священник понял, почему бывший миссионер не попал в цепкие руки Скобцова.

– Уйди, гад! – надрывно произнес костолицый, явно не желая покидать своего убежища.

– Ладно, Боря, хватит, – примирительно сказал священник. – Выходи…

– Не доводи до греха, поп! – с клокочущей ненавистью выкрикнул костолицый из темноты.

– Ладно, не буду… – пожал плечами священник и отошел от двери. Некоторое время постоял в полном молчании и вздохнул. – Ты меня извини, Боря, но по-другому было нельзя…

– Ну да, как же! – ядовито откликнулся костолицый. – Православному храму прихожане нужны, чтоб было кому пожертвования нести… Поэтому ты меня им сдал?

– Ну, ты там у себя в секте тоже не за спасибо работал, – подколол его священник и понял, что это получилось глупо, жестоко, а главное – лживо: дело-то в душах, а не в деньгах…

Отец Василий не мог не признать, что в главном костолицый прав: он сдал его «Детям Духа» именно из-за прихожан, пусть и в пылу негодования на эту дурацкую акцию Скобцова и Медведева. Но мысленно признаться в этом себе было не одно и то же, что громогласно – бывшему сектанту.

– Я тебя еще и спас, если ты помнишь, – тихо сказал он костолицему. – Братки у тебя на хвосте плотно сидели…

– С братками я уж как-нибудь справился б, – ответил из темноты костолицый. – А как я с этим теперь жить буду?

– Ничего, Боря, ничего… – вздохнул священник. – Была бы вера, а жизнь приложится.

– А если веры нет? – Голос костолицего был серьезен и прозвучал совсем близко.

Священник поднял глаза: бывший миссионер стоял, опираясь длинной сильной рукой на косяк двери тайника.

– Не знаю. Я без веры просто не выжил бы, – честно признал священник. – И я не знаю, как ты еще живешь…

– Разве это жизнь? – махнул рукой костолицый.

* * *