Пастырь Вселенной

Владимир тогда был и не рад уже, что заступился за силлуриан, ему было совестно перебивать заслуженного академика, у которого, Володя подозревал, ему еще предстояло работать “на гражданке”. Так что Бадмаев брал своим занудством и длительностью речи, полностью выматывая оппонента через пять минут подобного нескончаемого, невыносимого монолога. Академик же был всегда рад поспорить на любую тему – кажется, он так давал отдых своим высокоученым мозгам, и вскоре Владимир уже был на грани тяжелой, вымученной дремоты. В дальнейшем он старался избегать бесед с Бадмаевым на тему роли Силлура в новейшей истории Земли и научился мастерски уклоняться от попыток академика вернуться к этому пункту. Тем более что теперь весь военный лагерь вполне по-деревенски наблюдал за развитием отношений между полковником и Лайной. Да и с Ринатом все закончилось благополучно – вечером того же дня Лайна с удовольствием поддержала чисто теоретическую идею кого-то из офицеров, что неплохо было бы им выпить на мировую водочки. Лайна счастливо заулыбалась в ответ, будто была большой любительницей крепких напитков, а всех бойцов охватило радостное воодушевление. Владимир же был весьма раздосадован, что Бадмаев намеревался всю грядущую ночь возиться в его обществе и, разумеется, на трезвую голову с силлурианскими чертежами. А от костра ввысь неслись мириады оранжевых, желтых и красных искорок и на всю округу – дружный мужской гогот и заливистый женский смех. А Володя знал, что, кроме Лайны, тут на тридцать километров не было ни единой женщины. Когда же через несколько часов нестройный хор запел “Подмосковные вечера” – Лайна солировала, – Владимир не выдержал и, соврав Бадмаеву, что должен отлучиться в туалет, направился к костру, выхватывающему из густой безлунной тьмы медные барельефы бойцов. Войдя в круг света и тепла, Володя обнаружил пьяную до осоловелой улыбки Лайну, сидящую на лавочке возле Зубцова, который, по-петушиному выпятив грудь, наливал своей инструкторше очередную рюмку. Разумеется, хотя на лавочке были еще свободные места, никто не посмел подсесть к Зубцову, даже Ринат, бывший в своем роде также виновником торжества. Офицеры ютились кто на чем горазд – кто-то притащил из дома стул, кто – довольствовался бревном. Лайна, пригревшаяся у костра, сбросила свой розовый комбинезон, как царевна-лягушка – шкурку, и теперь сидела в камуфляжной куртке, как и все прочие. К слову, Володя отметил, что ее полнота была мнимой – инструктор в действительности обладала вполне стройной красивой фигурой, это розовая куртка и штаны так ее толстили. Они были по-зимнему меховые, хоть на Северный полюс лети, – Володя наткнулся на ее облачение, висевшее на раскидистой ветке дерева. Бойцы обрадовались, что Володя выкроил минутку, и ухнули ему целый стакан – обмывать первую награду. Разумеется, Владимир не отказался и залпом опустошил емкость, тут же ощутив, как жар и жжение в горле приятным теплом истомы разливаются по всему его телу.

– Ну чо, может, все-таки покуришь? – пьяным голосом предложил наверняка не в первый раз Зубцов.

– Не-е-ет, – с радостной улыбкой протянула упившаяся до узеньких, если не сказать поросячьих, глазок Лайна. – У меня есть инструкция. Так?

– Так, – отозвался Зубцов.

– Вы – земляне военные. Так?

– Так. – Зубцов полуобнял Лайну, та же и не думала отклоняться, сидела, будто не заметив.

– Так, – согласилась Лайна. – У меня свои инструкции, так? У вас – свои. Правильно?

– Согласен, – хлопнул себя по бедру кулаком полковник. – Ведь верно она говорит, ребята, да?

Самые бдительные из офицеров прервали, из субординации, собственные вязкие, бестолковые, пьяные беседы, и от них-то и раздались одобрительные реплики:

– Ну да.

– Верно, чо там говорить.

– А то!

– Вот, – удовлетворенным широким кивком подытожила Лайна. – А из моей инструкции следует, что я могу у вас дегусти... де-гу-сти-фици-ровать, так? Следующие вещества: кофе и чай – неограниченно; алкоголь и марихуану – не чаще раза в неделю; мухоморы, ЛСД, пейотль – раз в месяц; а вот табак, кокаин и весь опийный ряд – под запретом. – Лайна подняла указательный палец правой руки, да так основательно, будто это был ствол гранатомета, и, поводив им из стороны в сторону, сказала: – А значит – ни-ни. Есть вопросы?

Тут уже все офицеры, услышав так по-военному сформулированный перечень, одобрительно загалдели:

– Во дает!

– Молодец, Лайна! Наш человек!

Зубцов же, налив всем по полстакана, включая Володю, подытожил:

– Ну, стало быть, с приездом тебя и за нерушимость военного союза! Я смотрю, у вас там, на Силлуре, русские люди, так?

Лайна, казалось, всерьез задумалась над полковничьей пьяной теорией, насупив бровки и сжав за компанию с ними порозовевшие наконец-то губы. И сказала:

– А кто знает... Может быть... Только тут у вас холодно очень, как вы тут живете вообще?

– А в баньке паримся, – подхватил Зубцов, весьма довольный таким поворотом. – Тут дубак, а в баньке – ух, получше, чем на Силлуре будет! Эй, ребята, кто там потрезвее, протопите нам с инструктором баню, да поживее!