Пастырь Вселенной

Владимир понял, что Зубцов намекает ему на возможную, в случае его расстрела, конфискацию жилья Сопротивлением. И у него хватило сил лишь кивнуть в ответ. Владимир надеялся, что он выглядел убедительно. Он ошибался – со стороны он смотрелся раздавленно и жалко. Володя подумал, что Зубцов наверняка не уйдет, не осмотрев всю квартиру в поисках Леи, и специально пошел в туалет, чтобы Зубцов не попытался открыть дверь, за которой скрывалась обнаженная, беззащитная Лея. Про туалет же он сказал вслух, в надежде, что Лея сообразит незаметно отпереться, когда он будет открывать дверь. Слава Богу, у нее хватило ума это сделать. Владимир вошел в туалет и увидел стоявшую в углу, возле бачка, Лею. “Одно дело прятать от обыска пистолет, ну или там документ какой, – подумалось Владимиру, – совсем другое – живого человека”. И тут Володя встал над унитазом, расстегнул ширинку и понял, что от нервного напряжения не в силах выдавить из себя ни капли. Он бросил на Лею отчаянный взгляд, и девушка, державшаяся молодцом, ответила ему серьезным, глубоким кивком головы. Она, чуток посторонне Владимира, аккуратно села на унитаз, и через считанные секунды приникшего к стене между уборной и кухней уха Зубцова достигли характерные урчание и бульканье выгружающего порцию шлаков кишечника. Полковник, кивнув самому себе, понял, что у него есть пара минут времени, и на цыпочках, беззвучно и стремительно пройдя в большую комнату, отворил шкаф, сжимая правой рукой плазмомет с повернутым предохранителем. Никого. Заглянул под кровать, за занавеску и на балкон. Снова никого. Прокрался в Володину спальню, обшарил углы, и там – опять пусто. Открыл антресоль в коридоре и легко, несмотря на свою массивность, подтянулся, заглядывая внутрь. Шаром покати. Воровато приоткрыл дверь в ванную комнату, заглянул за полупрозрачную полиэтиленовую занавесочку с рыбками и дельфинчиками – безрезультатно. После этого, услышав из туалета звук рвущейся бумаги, тихонько прошел на прежнее место на кухне и натянул фирменную широкую улыбку на привычные к ней губы. Владимир, который все это время сам вслушивался, стоя у двери, во все перемещения полковника и достаточно точно их вычислил, спустил воду, звякнул шпингалетом и, распахнув дверь, вышел.

– С облегчением тебя, – шутливо приветствовал его полковник.

Открытая дверь уборной на секунду скрыла часть коридора от орлиного взора полковника, и быстроногая босая Лея, воспользовавшись моментом, беззвучной белой тенью скользнула в ванную комнату и, привычная к холоду, легла на дно чугунного эмалированного ложа.

– Я тут статистику собираю, – сказал он Владимиру, мывшему руки на кухне, – сколько у кого из наших еды осталось от месячного пайка. Покажи-ка мне остатки твоих запасов.

Владимир уже очевидно трясущимися – а он-то думал, что только в триллерах и детективах такое бывает, – руками открыл полочку, на которой не оставалось почти ничего.

– Э-эх! – протянул Зубцов. – И это все?

– Все, – сглотнул Владимир.

– Прожорливый ты какой, да? – полуутвердительно, с угасающей улыбкой на губах спросил Зубцов. Взгляд его сделался чужим и деревянным.

– Да нет, – сообразив вдруг, торопливо откликнулся Владимир. – Понимаешь, Юр, девчонка одна, моя знакомая, Катька Соловьева, ну... Она с голода пропадала совсем, проституцией занялась... Я думал ей помочь, пригласил к себе, – Володя импровизировал, по ходу дела выдумывая душещипательную историю в духе Федора Михайловича, – она же разделась, и я... В общем... – Володя замялся, впрочем, весьма натурально, пытаясь описать словами не совершенный им поступок.

– В общем, – чуть даже участливо спросил его Зубцов, – лифчик, трусики, платьице и книжечки душеспасительные к ней имеют отношение?

Владимир, очень кстати густо покраснев, сказал:

– Ну, в общем, да.

– А теперь, стало быть, ты ее, несчастную, кормишь... Так?

– Ну да... – переминаясь с ноги на ногу, продолжал врать Владимир.

– А она жрет, как слоняра, и не подавится. Верно?

Владимир, словно ничего не понимая, вскинул на Зубцова глаза и удивленно насупил брови.

– Жрет, а ей все мало, сколько ни давай, так? – уточнил полковник, пристально глядя Володе в глаза.

Володя же смотрел на Зубцова так, словно видел его впервые. У него явно открылось второе актерское дыхание – ведь обычно мастерство врать не краснея не входило в число его умений.

– Да нет, она, бедняжка, как птичка кушает, – сказал он наконец после паузы. – У нее просто трое братьев и мать-старушка. Она им таскает.

– А в постели-то она как, ничего? – с усмешкой спросил Зубцов.

Владимир сжал кулаки и сказал полковнику с плохо скрываемым гневом:

– Юрий Васильевич, сдается мне, что вы уже слишком далеко зашли. Кажется, Сопротивление – не монашеский орден, и я не обязан вам отчетом о своей личной жизни!

– Да тихо ты, тихо, дурачок. Не ерепенься, – негромко сказал Зубцов, поднимаясь. – Я ж так, по-дружески. Ну не буду тебя объедать, не буду, раз тебе и самому мало. Расслабься. Сбрось напряжение. Вот в туалет только зайду и не буду тебя больше мучить. Идет?