Пастыри

— Маргарита, я приеду завтра, совсем поздно, поездом.

— Я тебя встречу, — сказала она. — Ты прости, я буду в голубом спортивном автомобиле, это Лео меня подбил его купить. Я его тут же продам.

— А ты можешь себе это позволить? — спросил он.

— Не знаю, — сказала она. — Наверное, никто не знает.

— Каждый знает, чего он не может себе позволить, — сказал он. — Я приеду вечерним поездом.

— Ты будешь спать у Лео в постели, — сказала она. — Постель ведь на месте.

Вот такой разговор.

Следующий был хуже.

— Тебе, верно, ужасно плохо, Маргарита, — сказала сестрица Tea.

— Я в столбняке, Tea, — сказала Маргарита. — Я иссякла, как испанская река в засуху. Не говори со мной о чувствах, Tea. Этого я не умею. Зато я всегда буду гладить твои блузки, если надо.

— Я не понимаю тебя, — сказала Tea и перешла на анализ чувств.

— Лео бы меня понял, — сказала Маргарита, — он такой же. Он не умел смотреть судьбе в глаза. Он всегда отводил взгляд в сторону. Тут мы одинаковые. В том-то и несчастье.

И вдруг ей ясно стало, что это на счастье припрятанный амулет затерялся в дальнем ящике и через много лет нашелся.

— Но как же так? — сказала Tea. — Я бы извелась.

— А потом взяла бы себя в руки, — сказала Маргарита. — У тебя свои правила игры. Я их уважаю. Просто мне они не подходят.

На следующей неделе Tea приехать не могла. Только в случае крайней необходимости.

Маргарита не стала ей объяснять, что уже необходимость крайняя.

Чтоб забыть, что сама опоздала. Так даже страшней.

И лучше.

Tea позвонила матери. Все обошлось. Без рецептов пирожного, без обсуждения новых платьев. Потом контора, где секретарша уже знала и потому отвечала коротко и сочувственно.

— Я уверена, что шеф хотел бы с вами поговорить, — сказала она.

— Это очень любезно, — сказала Маргарита, — исключительно любезно, но я просто не в состоянии.

— Все так хорошо отзываются о вашем супруге, — сказала секретарша.

— А зачем? Вы им скажите, что он любил, чтобы говорили то, что думают, лишь бы удачно.

— О, — сказала секретарша.

— Кто звонил? — спросила Маргарита.

— Одна дама. Спрашивала, знаем ли мы, что с вашим супругом, но мы ничего не знали, и она сказала, что он в больнице. Коллега вашего супруга, мы с ней часто имеем дело.

— Если она еще позвонит, — сказала Маргарита, — передайте ей от меня привет.

Вот так. Осталось только ждать.

Теперь ей бы только сказать Лео, что она все же хорошо к нему относится. Так легко стало, когда выяснилось, что кто-то думает о нем, может быть, зовет его ночами.

Значит, он вернулся с пути, чтоб взглянуть на нее, на ту, еще раз. Да, и это все объясняет. Но это объяснение лучше держать при себе.

Она распаковала чемоданы.

Она пошла на кухню и осмотрела припасы. Для одной достаточно, можно никуда не ходить.

Она села на диван, поджала ноги. Смеркалось уже, а света она не зажгла, дом за домом истаивал в темноте, туман накатывал плотно, как море, но окно было черное, большое и ясное, только тонкая жилка воды билась в одном углу. Сквозь ограду светилось соседское окно и видно было широкое парадное и прохожих.

Скоро масленица.

Она легла на кожаную подушку и в изнеможении вытянулась. Отчего жизнь так освежевывает людей и снимает с них теплые шкуры и шубы?

О’кей, Лео.

Может, Франка угораздит сейчас позвонить.

В это самое время Роза была в пути, с Альвой под боком. Она побывала в больнице, передала букет цветов, услышала два слова от старшей сестры, только что состояние без перемен, и получила разрешение постоять в дверях палаты Лео, где уже горела одинокая красная роза, в то время как сама она купила белую сирень. Грустные цветы, но ведь ей и невесело. Она сегодня поцарапала десну одной даме и плохо сделала обезболивание. Потеряны два пациента. А ей просто захотелось взглянуть в окно, просто постоять у окна, глядя на улицу.

Альва сказала:

— Мне сегодня Лео снился. Негритянское племя собиралось варить его в котле, а я его спасла, он вылез и говорит: «Как думаешь, я вкусный?» Потом мы с ним ехали на велосипедах домой из бассейна. На каждом фонаре было по проигрывателю, и все играли «Ach du lieber Augustin»[1]. Лео говорит: «Давай остановимся?» Мы стали у фонаря. «Вот как золото добывают», — говорит Лео, и он вынул из кармана большой такой слиток и дал мне. Я посмотрела, а потом выронила, он упал и провалился в сточную яму, и там булькнуло. И Лео сказал: «Ничего, может, кому-нибудь внизу пригодится». Потом мы проезжали мимо кино, и там шел какой-то фильм, но я забыла название.

Дальше она не помнила.

Они повернули. Роза остановилась у дома Лео и Маргариты, зиявшего выбитым окном кладовой.

— Я сейчас, — сказала она Альве.

Альва видела, как она позвонила.

— Роза, — сказала Маргарита, — сколько лет, сколько зим.

— Маргарита, — сказала Роза. — Как это грустно.

Маргарита увидела долгие дали тоски во взгляде Розы. Глаз-виноград, пантерий глаз, подшучивал, бывало, Лео.

— Заходи, Роза, я вот тут дремлю на диване, — сказала Маргарита.

— У меня Альва в машине.

— А ты ее сюда возьми, — сказала Маргарита. — Тебе помочь?

— Нет, я сама.

Маргарита придерживала дверь и протянула Альве руку, когда Роза ее вносила.