Пастыри. Черные бабочки

Илья достал сигарету, размял ее в пальцах, зачем-то понюхал – и выбросил под колеса «Транспортера». Потом повернулся, просто сказал:

– Янка, выходи за меня замуж.

И протянул ладонь, на которой лежало золотое колечко.

Все замерли.

Коваленкова сдула с глаз челку, двумя пальцами взяла кольцо и посмотрела сквозь него на Илью:

– А ты потом жалеть не будешь?

– Не буду.

Девушка улыбнулась:

– Завтра, Илюша. Я все скажу тебе завтра...

Эпилог

Констебль, дежурящий на железнодорожной станции Фолькстоун, заметил этого человека издали. В толпе спешащих по своим совершенно неотложным делам пассажиров он выделялся, как выделяется калека в строю марширующих морских пехотинцев Ее Величества.

Экспрессами «Евростар» обычно пользовались два типа пассажиров: туристы с материка, все эти крикливые французы, пришибленные бельгийцы, деревянные немцы и любопытные итальянцы, а также «белые воротнички» из Сити, давно уяснившие, что скоростной поезд удобнее и в конечном итоге быстрее вечно задерживающихся самолетов.

Парень, одетый в свободную куртку и камуфлированную под «джанглс» армейскую кепи с длинным козырьком, не походил ни на туриста, ни на менеджера. По представлению констебля, вот так должны были выглядеть террористы из Ирландской республиканской армии, что десять лет назад взрывали в Лондоне бомбы, аккуратно извещая Скотланд-Ярд о месте и времени предстоящего взрыва.

Но эпоха ИРА давно канула в лету. Иные террористы ныне угрожали матушке Европе. Однако констебль все же расстегнул чехол с наручниками и ленивой, фланирующей походкой двинулся наперерез плывущей к автоматическим кассам кепи.

Застыв за спиной у странного пассажира, он через его плечо посмотрел, как парень, путаясь в кнопках, приобрел один билет до Кале, и разочарованно фыркнул.

Если бы билет оказался до Парижа или Брюсселя... А в Кале из Англии едут во основном любители недорогих во всех смыслах женских и мужских ласк – на материке законы по части торговли собой куда как либеральнее, нежели в Соединенном Королевстве...

...Вадим Завадский сунул билет в карман, украдкой глянул из-под козырька на наконец-то отставшего полицейского и поспешил в туалет – до отхода «Евростара» оставалось всего семь минут.

Запершись в кабинке, Вадим быстро сыпанул кокаин из аптекарского пузырька на ладонь, уткнулся носом в белый холмик и судорожно вдохнул. Оставшиеся крупинки пришлось слизнуть, и надоевший приторно-обволакивающий вкус едва не вызвал рвотный позыв.

Он знал, что с кокаином нужно обращаться осторожно, давая организму перерыв между принятием доз, но время поджимало. Промедли теперь уже бывший Наблюдающий Великого Круга хотя бы минуту – и его засекли бы никогда не знающие отдыха Следящие...

Завадский не думал о том, что будет дальше. У него имелось еще полпузырька порошка и твердое желание – убраться как можно дальше от Лондона, туманов, темпоскопа и Великого Круга.

Надев наушники, Вадим вошел в вагон, занял свое место и надавил кнопку «play». Еще перед отъездом из Москвы он скачал на свой МР-3 плейер полтора десятка дисков «Антологии русского рока».

В наушниках загрохотало. Случайная группа, случайная песня... Вадим закрыл глаза. «Евростар» рванулся с места, рельсы засвистели и, вторя им, молодым, ломким голосом запел Кинчев:

Идет волна! Держитесь стен.
Уйдите в тину, заройтесь в мох.
Идет волна! Гасите свет.
Зашторьте окна, завершите свой вздох...
Идет волна-а-а-а...

И это «а-а-а-а...» вместе с Вадимом унеслось в пятидесятикилометровый тоннель – навстречу полной неизвестности.

* * *

Тревожно кликали во мраке дергачи. Раненым волком выл ветер. Куски грязно-белых облаков неслись по черному небу, и мутно-багровая Луна просвечивала сквозь них, точно кровоточащая рана через вату.

На Русинье пала тяжелая, обморочная ночь.

Меж темных сосен на высоком берегу Свитязя, вторя дергачам, перекликались полочанские догляды:

– Тыца?

– Вица!

– Сынь?

– Плынь!

По светящемуся в темноте пыльному проселку вдоль величаво почивающей реки шагал старик с котомкой за плечами. Просторная епанча скрывала его фигуру, войлочная вислополая шляпа – голову. Но несмотря на это, наблюдательный глаз сразу подметил бы, что старик в пути уже не первый и даже не десятый день.

И еще – что ему очень нужен отдых.

Раменная стража возникла перед путником, едва только он вошел под сень ночного леса.

– Стоя! Руцы до хорса! – придерживая лошадь, скомандовал большак раменников. Двое стражей, спешившись и закинув арбалеты за спину, принялись споро обыскивать старика.

– Званю баюнь! – прозвучало из темноты.

Путник замер. Сухие губы уже хотели вымолвить ставшими за две с лишним сотни лет привычные слова: «Я – эрри...»

Но какой он теперь эрри? Чей эрри?

И имя. Нет больше гордого и наводившего когда-то ужас на живущих и смертных имени,

что взял он себе по обычаю Пастырей своего, Третьего поколения.