Пастыри. Черные бабочки

В конечном итоге немец выставил жесткое условие: если контракт, то Вера должна исчезнуть из поля зрения гомеопата. И Василий скрепя сердце подписал приказ об увольнении.

Он сам отвез ее в тот злосчастный для девушки день домой. И даже поднялся в квартиру. И даже утешил. Два раза. И нравился Бутырин себе тогда намного больше, чем когда подавал пятидесятидолларовые банкноты нищим.

С тех пор они ни разу не виделись…

* * *

Ясенево, конечно, не самый престижный район, но и не Коровино какое-нибудь. Бутырин хотя и был у Веры всего один раз, однако дом запомнил отчетливо — сине-белая шестнадцатиэтажка в двух шагах от вещевого рынка. Впрочем, и с подъездом проблем не возникло — девушка жила в крайнем левом. А вот с квартирой у Василия вышла промашка — ни этажа, ни номера память не сохранила…

Присев на лавочку, он водрузил рядом свой баул и принялся терпеливо ждать. «Все равно времени еще только полчетвертого, наверняка Вера на работе. Если до десяти не подойдет, начну опрашивать жильцов», — решил Бутырин. Версии о том, что девушка переехала в другой район, вышла замуж или вообще уехала из страны, он отбросил сразу — чтобы не впадать в отчаяние раньше времени.

…Она приехала почти в девять. Синяя «восьмерка» запарковалась возле подъезда, хлопнула дверца, пикнула сигнализация, мимо простучали каблуки.

— Вера, здравствуй! — тихо сказал Бутырин, поднимаясь со скамейки, — это я…

— В-Василий Иосифович? — даже в вечернем сумраке стало заметно, как глаза девушки округлились. — Это правда… вы?

Потом они сидели на кухне и молчали. Свою историю Василий рассказал, пока расправлялся с макаронами и полуфабрикатными котлетами. Вера вздыхала, украдкой посматривала на бывшего шефа, и все подкладывала ему на тарелку то салат, то помидорку-черри, то маслинку.

Затем она рассказала о себе. Василий только восхищенно крутил головой — надо же, бывают у людей светлые полосы в судьбе. После увольнения из его фирмы Вера почти сразу же устроилась на хорошую, перспективную должность в столичном филиале известной нефтяной компании. Бутырин не удержался, пошутил: «Торгуешь богатствами Родины?», но девушка юмор не приняла и очень серьезно начала объяснять, какая важная и нужная у нее работа, и что она помимо неплохого заработка получает еще и большое моральное удовлетворение от того, чем занимается.

Вскоре Бутырин заскучал. Нет, он, конечно, помнил, что Вера всегда была очень рассудительной и самостоятельной. Но кто-то, послушав ее, запросто мог бы сказать, что Вера — типичная зануда, и Василий с этим кем-то, возможно, и согласился бы.

Однако бывают в жизни приятные удивления. Вера, педантичная и принципиальная во всем, имеющем отношение к работе, оказалась абсолютной, стопроцентной Женщиной с большой буквы в том, что касалось любви и прилагающихся к ней телесных радостей, заботы, ласки и всего остального.

И если Василий некоторое время колебался — связывать ли ему свою судьбу с этой девушкой, то перед Верой подобного вопроса не стояло — она любила Бутырина. Любила «безоглядно и беззаветно», как писали в дешевых не в смысле цены бульварных романчиках, и как оказалось, просто ждала, с тихим упрямством простой русской бабы ждала, что когда-нибудь случится чудо и в ее жизнь вернется «Васенька». Но уж о том, что они съедутся и станут жить вместе по-настоящему, «как взрослые», по Вериному выражению, девушка, похоже, даже и не мечтала.

Вот так и сложилось их странное, случайное счастье…

* * *

Всякий человек, если он действительно человек, хомо сапиенс, планирует свою жизнь — кто на десять лет вперед, кто на двадцать, кто — на неделю, а кто — на ближайшие десять минут. Даже самый конченный алкаш всегда прикидывает: «Ага! Щас я слетаю к Андрюхе, у него можно перехватить „чирик“, потом к Бобру, потом — в круглосуточный, а потом валим на „наш“ бугор у „железки“ — бухать!»

Бутырин, видимо, все же был не совсем сапиенсом, по крайней мере, в последнее время. Он теперь свою жизнь не планировал, причем — никак, ни на десять лет, ни на пять следующих минут.

После краха, постигшего Василия осенью, и в особенности после потери жены, квартиры и переезда к Вере, он все же взялся за ум. Но его попытки разорвать порочный круг и вновь войти в число сограждан, обеспеченных материально, закончились весьма плачевно.

И вот после всех «киданий» Бутырина, как отъявленного лоха (а по-умному и необидному — идеалиста), после всех долгов и «счетчиков», беззастенчиво включаемых ему вчерашними друзьями-партнерами, словом, после того, как капиталиста из Василия так и не получилось, он впал в своеобразный ступор и даже внешне стал похож на зомби.

В самом деле, в глазах у Василия потух всякий намек на желание делать что бы то ни было, плечи согнулись, как у плененной турками украинки, походка стала напоминать обезьянью, а если добавить сюда выбитый залетными рэкетирами-гопстопниками в его недолгую бытность менеджером фирмы по доставке пиццы передний зуб, то очень легко представить себе, на кого он походил — ожившая мумия, или, в мужском роде, «мумий».