Пастыри. Черные бабочки

Вот таким «мумием» Бутырин в один прекрасный, как ему казалось, день, словно бы вдруг очнулся от спячки, окинул грустным взором опустошенную выплатами долгов Верину квартирку-переспалку, вспомнил режиссера Говорухина и громко заявил своему отражению в зеркале: «Так жить нельзя!»

План — как поправить материальное положение — возник в голове у Василия сам собой, и поначалу просто поразил его своей простотой и изяществом. Дело в том, что Бутырин в молодые годы весьма неплохо писал и даже печатался в разных перестроечных журналах, причем не единожды. Идея создать роман о злоключениях бывшего бизнесмена в современной России показалась Василию настолько заманчивой, что он присел за кухонный стол и за несколько часов набросал первую главу.

«Ну, получилось же у этой… как ее… рублевской узницы… создать бестселлер! А я-то пишу не в пример ярче, да и тема у меня интереснее! — размышлял Бутырин вечером, лежа рядом с посапывающей Верой: — Нет, решено — займу денег, чтобы не думать о хлебе насущном месяц-другой, напишу роман — и все! Все!»

Улыбнувшись, он заснул. Василию снились перевязанные красными ленточками чемоданчики с гонорарами, штабеля книг, высящиеся в витринах магазинов, толпы благодарных читателей, и почему-то все та же желтоглазая девочка, насмешливо подмигивающая Бутырину и манящая его пальцем…

…Шишаков жил практически безвылазно в большом новом коттедже где-то под Балашихой. Попасть к нему можно было двумя путями — либо на электричке, чтобы потом пропехать с десяток километров по лесной дороге, либо добравшись на автобусе до Балашихи, а дальше — на такси. Как объяснил Василию по телефону сам Шишаков, так будет быстрее и достаточно дешево, всего-то каких-нибудь сто рублей.

Взвесив все «за» и «против», Бутырин все же решил выехать пораньше и сэкономить «сотку» — в финансовом плане дела его шли из рук вон.

Пахнущая мочой и турецкой кожаной курткой электричка довольно шустро доставила Бутырина на платформу с навевающим оптимизм названием «Черное», откуда он, сверившись с указанными бывшим шефом ориентирами, двинулся пешком по скользкой лесной дороге.

Стояло сырое и какое-то необычайно лютое январское утро. В лицо постоянно дул ледяной ветер, глаза слепил снег.

Лес, чисто подмосковный, где липы и осины соседствовали с зарослями дикой малины, волчьего лыка и бересклета, шумел и стонал на сотни голосов и издавал еще бог знает какие звуки, в которых быстро утонули и грохот поездов, доносившийся со станции, и голоса обитателей местной деревушки, приехавших вместе с Бутыриным и расползшихся от платформы по своим «фазендам».

Дорога, по которой шагал Василий, оказалась не нужна никому, кроме него, и вскоре он углубился в лес, совсем перестав слышать и замечать приметы находящегося поблизости огромного города. Пора было еще раз повторить про себя все то, что Бутырин хотел сказать Шишакову:

«Дорогой Яков Михайлович! Под вашим чутким руководством я работал во вверенной вам»… Тьфу, фигня какая-то! Надо проще: «Яков Михайлович! Мы с вами коллеги, пусть и бывшие. Но я надеюсь, вы не откажете мне в моей просьбе»… Н-да, тоже погано… А если так, как говорится, «ближе к телу»: «Яков Михайлович! Одолжите мне, пожалуйста, тысячу долларов, на месяц, я сажусь писать книгу и рассчитываю рассчитаться с вами не позднее марта!» Да, «рассчитываю рассчитаться» — это шедевр русской словесности! В общем-то, неплохо, но все равно…»

«Вот ведь дурацкая у меня натура!» — сердито подумал Василий. И вроде бы не сказать, что был он особо нерешительным или трусливым, но в последнее время, как только надо совершить какое-нибудь деяние — тут же начинается мандраж. Казалось бы, чего проще — съездить к своему бывшему директору школы, под началом которого проработал несколько лет и который к тебе хорошо относится, и занять у него смешную, по сути, сумму! Самое главное — договорился ведь уже по телефону! Но все равно Бутырин шел и нервничал — а вдруг в последний момент откажет, а вдруг то, а вдруг се…

Он закурил вонючую отечественную сигарету — и как это раньше мы не замечали, какое дерьмо курим! Сегодня с утра перед Василием встала дилемма — купить пачку «Кента» и ехать на электричке зайцем, либо приобрести билет, но тогда денег оставалось лишь на «Пегас». Внушенный еще с детства страх перед нарушениями закона победил, и теперь он давился колючим, противным дымом и проклинал себя за, так сказать, «неотважность»…

Дорога нырнула в заваленный сугробами овражек, Василий поскользнулся и упал, выронив сигарету и матернувшись от неожиданности.

Овраг, в который он спустился, здорово вывалявшись в снегу, выглядел довольно мрачновато — поросшие кустами обрывистые склоны, замшелые стволы ольхи вокруг.

В довершение всего по дну оврага бежал парящий, незамерзающий ручеек. Вернее, это так принято говорить: «ручеек бежал», а этот — медленно, не издавая ни звука, тащил свою мутную воду куда-то в сторону речки с прямо-таки пушкинским названием — Черная. Вид у воды был такой, что того и гляди всплывет из невеликой глубины трупик крысы или еще какая-нибудь гадость.