Пастыри. Черные бабочки

Трещали ветки, хлюпало и хрустело внизу, шумело и свистело вверху, ревело и трещало сбоку, а позади мерно и тупо вышагивал каменный гигант.

— Это сон! — на бегу заорал Илья. — Разбудите меня!

— А-ты ос-тан-вись! Ср-азу-пр-снешься! — зло хохотнула Яна.

— Да уж, господа, такого славного будильника я еще не встречал! — крикнул Торлецкий, таща за руку хватающего ртом холодный воздух Митю.

— Хорош базарить! — прорычал задыхающийся Громыко. — Кажись, оторвались мы. Что там впереди? Лес кончается?

— Там еще один овраг! — сообщил Илья, пробежав вперед. — Глубокий! Надо влево уходить.

— Нельзя нам влево, — четко и медленно произнесла вдруг Яна, доставая пистолет.

Все замерли и повернули головы. Неожиданно враз стих ветер. Меж белесых стволов четко угадывались пять невысоких фигур.

— Пипец! — прохрипел Громыко и закрыл собой Митю, одновременно вскидывая «макаров». Щелкнул взводимый курок графского «смит-и-вессона».

В наступившей тишине слышно было, как капает талая вода с веток. С легким шуршанием в овраге съехал пласт снега. Легонько, верхушками, зашумели березы.

И вновь стало тихо.

— Эй! — не выдержав напряженного молчания, отчаянно крикнул Илья. — Выходите, разговор есть!

Тишина.

— Мы вас не тронем! — отважно продолжил он переговоры. — Просто поговорим. Вы что, немые?

Тишина.

— Ну и чего теперь? — вполголоса обратился Илья к своим, не сводя глаз с застывшей среди голых кустов страшноватой пятерки.

Громыко, по-прежнему держа их на прицеле, левой рукой полез в правый внутренний карман куртки. Ему было неудобно, но тем не менее он все же умудрился вытащить оттуда небольшой листик бумаги.

— Сейчас проверим… Посвети! — прошипел майор Илье.

В дергающемся свете крохотного зажигалочного пламени Громыко, с трудом разбирая написанное, начал выкрикивать в темноту:

— Валеев Марат! Глазко Римма! Егоров Константин! Ефимцева Анна! Севостьянова Наталья! Черкасов Леонид! Хижняк Игорь!

— Ник-кузич, ты чего? — удивленно спросила Яна.

И тут раздался хруст веток.

Она вышла из темноты, как мотылек на пламя свечи. Дрожащий огонек зажигалки, которую Илья зачем-то все держал в вытянутой руке, скупо обозначил миловидное полудетское личико под круглой кожаной шапочкой, отразился в больших расширенных глазах, заплясал десятками бликов на кольчужных нашивках, металлических бляшках и тонком бронзовом стволе длинного ружья.

— А Ани… нет… — негромко произнесла девочка. Она говорила медленно, с трудом подбирая слова, как человек, давно забывший их звучание, — и Лени нет… тоже… Они умерли… Их… Аню много… лет назад… Леню… позже…

— Сорки задыбай, ботало! — раздался из темноты резкий мальчишеский голос, в котором слышались явно командирские нотки.

Девочка быстро обернулась, зло и тонко крикнула в ответ:

— Затынь! Затынь, тыро! Древно! Стало!!!

И добавила уже по-русски, тихонько:

— Я… я не могу… больше не могу!!!

И тут ее словно прорвало. Отбросив ружье в снег, девочка рухнула на колени и жутко, по-взрослому, разрыдалась, закрывая лицо руками…

* * *

Они рядком сидели на сыром стволе поваленного дерева, положив рядом свое чудное оружие, и говорили. Потрясенные сыскари молча слушали, пытаясь из мешанины знакомых и чужих слов понять, что им рассказывают эти странные и страшные дети.

История вырисовывалась жуткая, неправдоподобная, бредовая. И тем ужаснее звучали подробности, тем больше леденили душу откровения ребят.

Попав много лет назад в какой-то иной, невероятный и непонятный мир, они буквально сразу же оказались во власти настоящего беса во плоти.

— Троянда он… — с трудом подбирая забытые русские слова, наперебой вспоминали ребята. — Всех… потащил. Сразу — за Варяжень. Чикал. Торки ломил. Сильно… бил. Рвал. А потом…

А потом оказавшийся не то могучим колдуном со съехавшей крышей, не то маньяком, наделенным нечеловеческими способностями, Троянда начал обучать забитых и сломанных морально ребятишек убивать. Убивать профессионально, жестоко, беспрекословно, лишая жизни всех, на кого укажет.

У видавшего виды Громыко волосы шевелились на голове, когда та самая острозубенькая Наташа-Алиса, потряхивая густыми пшеничными волосами, вспоминала, как Троянда заставлял ее голыми руками душить месячных щенят, выбивая из девочки жалость к пушистым попискивающим живым комочкам.

— Я плакала. Он смеялся. Сидит и смотрит. Если я… не душу, то он… меня… а потом обольет, и кругом… ну, сначала все. И говорит: «Души!»

Троянда обучал и натаскивал ребят больше года. А потом… Потом началась нескончаемая война.

— Мы разбор чинили. Зирки рвали. Вожей тарили. Убивали то есть. Много. Градища агнили. Сжигали. Нас… нас все… живой морью звали. Смертью. Шапали: трояндичи рысут… придут то есть, — все, ложись и морай… ну, умирай. — Игорь Хижняк говорил тихо и глядел сквозь спутанные длинные волосы мимо слушавших его сыскарей.